«Не говорите онкопациентам “Держись”»: история Ирины

«Химия была, но мы расстались» (https://myphototherapy.ru/) — благотворительный фотопроект Ольги Павловой, который помогает женщинам, прошедшим онколечение, с помощью фототерапии посмотреть на новую себя, принять и полюбить себя. Мы побывали на съемочной площадке и поговорили с участницами проекта.

Ирина, 35 лет

Как у вас обнаружили рак?

В апреле 2020 года мне исполнилось 33 года. То ли предрассудки какие-то, то ли наваждение, но в голове вертелось: 33 года — возраст Христа. Будто что-то должно случиться. Тогда был карантин, все закрыто. Помню, как сидим дома, а по телевизору рассказывают про онкопациентов. Я тогда подумала: «Боже, и правда, как им тяжело…»

Лето, всю самоизоляцию, мы провели с ребенком на даче: ели со своего огорода, катались на велосипеде — сплошной ЗОЖ. И вот мы в сентябре возвращаемся с дачи, я поправляю лямку белья и… будто кто-то направил мою руку, на груди что-то зачесалось, и я нащупала эту горошину.

Первая мысль была: «Ничего страшного, сейчас все лечится». А потом «Ну вот как?» Ведь в феврале 2020-го, я, как приличная дама, прошла свой ежегодный чекап: осмотры, УЗИ, врачи. Все было в порядке.

Записалась к маммологу в своем городе, но к нему никак не попасть — врач тяжело болеет ковидом. Муж говорит: иди в платную клинику, сделай УЗИ. Но я будто чувствовала, что мне надо идти туда, где меня передадут по цепочке. Так я попала в областной онкологический диспансер в Балашихе.

Но на УЗИ это образование ему сразу не понравилось. Он тут же сделал тонкоигольную пункцию шприцом — она подтвердила: рак. И я такая: ну я пошла, волю в кулак — и за дело.

Нашла онколога в Москве. Сделали биопсию, рак подтвердился, выяснили, какой тип. Врач мне подсказала, что я могу по ОМС получить качественное современное лечение в коммерческом медицинском центре.

За химиотерапией последовала операция. По итогу гистология показала, что клеток опухоли не обнаружено — то есть химиотерапия сработала! В процессе операции мне сделали мастэктомию. Чуть позже я провела и профилактическую мастэктомию, как Анджелина Джоли, на второй, здоровой груди. Она была нужна: молодой возраст, агрессивный подтип опухоли. И главное — рядом с основной «горошиной» узист чудом увидел еще одну маленькую, это уже мультифокальный рост.

Обе мастэктомии делались подкожно — когда удаляется железистая ткань груди, а кожа и сосково-альвеолярный комплекс остаются. Нервные окончания при этом повреждаются. У кого-то они могут восстановиться со временем. Одна моя подруга по несчастью прямо была заморочена по поводу сохранения соска и его чувствительности. Говорит: «Сосок мне нужен чтобы в сексе все было благополучно, приятно и классно». Слушаю ее и думаю: «Ну блин, тут бы живой остаться».

После мастэктомии я продолжила таргетную терапию. В январе она закончилась. Сейчас регулярно делаю УЗИ. Скоро буду проходить все проверки: легкие, печень, брюшная полость.

Что было самым сложным?

В моем случае самой сложной стала коммуникация и общение с окружающими. Я не про родных. С ними понятно — им страшно, больно, неприятно, они переживают как могут. Но в общении с остальными я вдруг увидела какую-то зашоренность. Люди как будто боятся. Будто я мертвец ходячий, не жилец, и дни мои сочтены. У них в глазах — ужас, страх и ужас. Они все спрашивают, чуть дыша: «Ну ка-а-ак ты?» И еще вот это бесячее дежурное: «Держись». За что держаться — за тебя? Люди не знают, что лучше сказать: «Я понимаю, как тебе паршиво, плохо, тяжело. Скажи, чем тебе помочь? Я рядом, я здесь, я с тобой», — а не: «Давай, держись, все будет хорошо!» Болезнь отфильтровала людей рядом. Те, которых считала близкими, отстранились, испугались.

Что поддерживало?

Меня очень поддержали пациентские чаты. Я нашла в телеграме чат про рак молочной железы. Оказывается, есть такие чаты про любое онкозаболевание. Там по 600–700 участников, и ты не чувствуешь себя одиноким. Вы — в одной лодке. Я познакомилась там с девушкой, и вместо того, чтоб грузить кого-то из родных своим нытьем, жалобами на побочки химии, мы с ней друг друга поддерживали. Это круто и бесценно, что так совпало… Хотя бы так…

Что можете посоветовать, тем, кто узнал о таком диагнозе?

Во-первых, сейчас это — не приговор. Это лечится, и довольно успешно. Нельзя ни в коем случае паниковать, отчаиваться, плакать. Все это можно сделать и потом — посидеть поплакать, пожалеть себя. Но сначала нужно действовать: мобилизоваться, собраться и найти врача, который дообследует, назначит лечение, обрисует всю тактику.

Вот тот первый доктор в Балашихе, который мне диагноз назвал, он потом писал: как я, добралась ли я до дома и все ли со мной благополучно. Он понимал мое шоковое состояние — это дорогого стоит. И поэтому было желание найти доктора человечного, не выгоревшего, не сухого, а того, который поможет. Я нашла такого доктора в государственной клинике, и она всегда была со мной на связи в телефоне. Я, конечно, сама понимала, что у врача есть и работа, и личная жизнь — я не буду названивать по 500 раз в любое время. Но возможность была, и это так ценно. Моя подруга лечилась в Нидерландах по страховке, но у них такого и близко нет, чтобы врач дал тебе свой личный номер…

Естественно, никакой альтернативщины, никаких трав-мурав. Нужна классическая традиционная медицина, химиотерапия. Я прямо в восторге от сегодняшней медицины, от прогресса, от современных возможностей таргетной терапии! Это потрясающе.

Даже вот взять порт-систему. Мне ее поставили до начала химиотерапии: под кожу через разрез. Трубочка внутри нее включается в центральную вену, а через мембрану специальными иглами вводят препарат или ставят капельницу. С ней можно ходить пять лет. Вены же портятся от химиотерапии, а это ж по сути яды. Так что порт — это супервещь. Мне повезло, что доктор ее поставил!

Читайте также:

«Приходишь в магазин — и радуешься, что вообще до него дошел»: история Кристины

«Я воспринимала рак как насморк, который скоро пройдет»: история Елены

«Золотая сотня» онкохирургов: как живет дело Андрея Павленко

Смотрите наши видео: