«Я, может, сейчас с вами живая, но я приду домой и буду просто лежать. Ни с кем не буду общаться, ни с кем не буду говорить, не буду читать. Буду лежать и ждать следующего дня. И так уже пару месяцев», — говорит 27-летняя Анастасия Протопопова.
Она оказалась в «красной зоне» в самом начале пандемии — весной 2020 года. Ее с однокурсниками, студентами медвуза, «на добровольной основе» отправили туда на практику.
«Отказаться можно было, но у нас выпускные курсы, все хотели в ординатуру. Нам говорили: “Списки тех, кто не пойдет, подадим в минздрав”, — рассказывает девушка. — Я думаю, что это, конечно, ерунда, но люди в такой ситуации не хотели судьбу испытывать».
Так девушка стала медсестрой в реанимации большого временного центра, куда поместили больных коронавирусом.
Анастасия признается, что в первый рабочий день она «обалдела». В отличие от большинства ее однокурсников, которых отправили помогать «легким» больным в интенсивную терапию, ее послали в реанимацию: «Когда я начала работать медсестрой, навыков у меня практически не было. Ну, родителям в попу укол могла сделать. И вот мы приходим в отделение, меня отправляют в реанимацию. Я захожу — все на ИВЛ, что-то все время пищит, я на все это смотрю огромными глазами… Мне пациентов даже касаться было страшно, не то что работать».
На то чтобы освоиться, у Анастасии ушло некоторое время. «Прошло полтора года, и я уже понимаю, что и как надо делать, все на автомате. Но первое время было очень страшно», — говорит она.
Сейчас девушка совмещает ставки ординатора-реаниматолога в «зеленой зоне» и медсестры в ковидной реанимации в одном из московских стационаров.
По словам Анастасии, в первый год работы с ковидными больными у нее были моральные силы «дистанцироваться от пациентов»: «Разумеется, я им не хамила. Но я могла оставлять работу на работе. А дом — это дом». Но с лета 2021 года ситуация начала меняться — частично на фоне семейного конфликта. Медсестра поняла, что начала «все пропускать через себя», переживать из-за каждого пациента.
Девушка не знает, можно ли назвать ее состояние выгоранием, но ей очевидно, что «что-то идет не так».
Что такое выгорание?
«Выгорание в медицине — частое явление даже вне пандемии, — рассказывает психотерапевт Екатерина Сигитова. — Выгорание возникает из-за длительного эмоционального и физического напряжения в условиях постоянного рабочего стресса».
По различным данным, до 40−50% медработников в каждый момент времени находятся в состоянии выгорания.
Психотерапевт выделяет четыре стержневых симптома, по которым можно распознать выгорание:
- истощение;
- изменение отношения к людям и себе, деперсонализация — ощущение потери физической связи с миром и собственным телом;
- «расчеловечивание» пациентов и коллег — лишение субъектности, отношение не как к человеку, а как к функции, предмету, объекту;
- общее снижение профессиональной эффективности.
Выгоранию почти в половине случаев сопутствует депрессия, отмечает Сигитова.
Часто сверхнагрузки приводят к такому виду эмоционального истощения, что во время работы человек «моторно» собирается и «разгоняется», а потом, когда можно перестать выполнять свои функции, система отключается и уже ничего другого внутрь не помещается — никакие переживания, действия, желания, говорит Екатерина Артеменко, психолог, комьюнити-директор сервиса онлайн-психотерапии «Ясно».
«Сложные ситуации приводят к обострению наших кризисов. Впрочем, иногда позволяют от них отвлекаться и не замечать, и тогда возникает вышеописанное отключение. Но кризис “догонит” и все равно придется встретиться с важными вопросами, с которыми встречаются все мыслящие и чувствующие люди — зачем я тут, какой в этом всем смысл?» — говорит психолог.
По словам Сигитовой, у выгорания есть три степени. При первой может помочь снижение рабочей нагрузки, а также медитация, прогулки, восстановление режима дня. При второй степени, как правило, помогает длительный отпуск, больничный или смена работы, а при третьей уже требуется психотерапевтическое и иногда медикаментозное лечение.
Помочь себе самостоятельно можно, только если выгорание не зашло далеко, подчеркивает она.
«Классические рекомендации для всех людей, обнаруживших у себя признаки выгорания (в том числе для врачей): использовать любые доступные техники снижения стресса, больше двигаться, следить за режимом дня, бывать на природе, по возможности восстановить границу между работой и остальной жизнью, искать поддержки других людей, обратиться к психологу, снижать перфекционизм», — объясняет Сигитова.
Однако она признает, что все это в условиях пандемии и связанных с нею условиях работы будет действовать примерно как «дробина для слона».
«Часть врачей и медсестер просто не смогут быть менее ответственными и напряженными из-за особенностей своей личности; часть уже пропустили тот момент, когда можно было что-то сделать», — поясняет она.
Сигитова говорит, что может дать единственную реалистичную рекомендацию работающим в пандемию врачам, которые все еще не хотят менять работу: «Переждать плохие времена, они обязательно пройдут».
«Проблема медицины как отрасли в том, что причины выгорания очень редко находятся под контролем отдельных сотрудников: дело в 80−90% случаев в плохой организации лечебного процесса, — говорит Сигитова. — Врачи и медсестры отчаянно пытаются сохранить хоть какое-то качество работы и удержать стандарты в условиях хаоса и неопределенности, которые созданы не ими. Так что без серьезных интервенций “сверху” сделать что-то с выгоранием на уровне отдельного человека вряд ли удастся».
«Я был нужен другим людям»
Дениса Шойхета, как и Анастасию, «призвали» на борьбу с ковидом в самом начале карьеры — прямо с университетской скамьи. Он рассказывает, что одним из первых записался в ковидный госпиталь медбратом. Работал в первую волну с апреля по июнь, а с началом второй волны окончил университет и пошел в поликлинику терапевтом на вызовы.
По его словам, в первое время у него было чувство гордости, сопричастности к большому делу: «В самую первую волну это было, особенно когда все говорили по телевизору: “Врачи — герои”. Осознавать, что причастен к этому, было очень приятно». Родственники тоже позитивно реагировали, когда узнавали, что он работает с больными ковидом, рассказывает врач.
О похожих эмоциях в первое время работы в пандемию рассказывают и другие медики, с которыми поговорила Би-би-си. Большинство медиков попросили не указывать их фамилии или места работы, так как они не уполномочены давать официальные комментарии СМИ.
Во временном ковидном госпитале был первый врачебный опыт и у врача-кардиолога Вадима. «Я почувствовал то, что никогда не чувствовал до этого — насколько бы ни было тяжело, я был нужен другим людям. Меня это вдохновляло, и никакой речи о выгорании не шло», — описывает он первые недели своей работы.
«Тут я прямо окунулась в больничную жизнь. И мне понравилось. Меня затянуло. Это было то, что я хотела», — рассказывает о начале работы в «красной зоне» Анастасия Протопопова.
«Мне лично было интересно увидеть пациентов [с ковидом]», — рассказывает в беседе с Би-би-си о своем опыте работы с ковидом анестезиолог-реаниматолог Дмитрий (имя изменено по просьбе героя).
Многие врачи отмечают, что их мотивировала и финансовая сторона вопроса — в «красной зоне» получают хорошие надбавки к зарплате.
«Пока что еще держусь, как дальше — не знаю»
Однако уже буквально через месяц-два у большинства из них восторг сменился фрустрацией, и начали возникать симптомы выгорания — во многом это было связано именно с проблемами в организации работы.
Например, Вадим, уже перейдя в «красную зону» стационара в Люберцах, столкнулся с тем, что руководству учреждения было безразлично почти все. «Банально — не было принтера в отделении, и мы две недели просили отремонтировать его. Из-за этого возникали конфликты, невозможно было вести историю болезни», — рассказывает он.
Его смущала и общая нестабильность работы: «Сейчас ты работаешь сутки через сутки, а через месяц можешь вообще не работать, потому что часть врачей сокращают, говорят: “Вы не нужны сейчас, но когда-нибудь мы вас позовем”. В основном работа идет по срочному трудовому договору. Для меня это более весомый фактор, приводящий к выгоранию, нежели сами больные», — объясняет Вадим.
«Эмоциональное выгорание возникало в моей работе и до ковида в более легкой форме, — рассказывает анестезиолог-реаниматолог Дмитрий. — Но когда я работал с этими пациентами, чувство бессмысленности моих действий иногда меня посещало, и энергии это не прибавляло».
Его тяготило то, что ковидные госпитали основывались на пустом месте: «Это были не структурированные заведения, процессы были не отлажены, персонал был не всегда оптимальной квалификации.»
«Предпринятые усилия в таких условиях могли не давать результата, и это, безусловно, расстраивало», — объясняет Дмитрий.
На психологическое состояние, причем очень заметно, влияет и физическая усталость, говорит Анастасия. По ее словам, работу в «зеленой зоне» нельзя даже сравнить с тем, что происходит в «красной», где врачи и медсестры вынуждены часами работать в средствах индивидуальной защиты. Костюмы врачей воздухонепроницаемые, и в них было очень жарко, подтверждает Дмитрий.
Терапевт Денис Шойхет говорит о слишком высокой нагрузке при выезде на вызовы: «Во время эпидемиологического подъема на дому [в течение смены] бывает 30−40 пациентов, это невероятное количество. На обычном приеме в поликлинике, где 12 минут на каждого пациента, [бывает] где-то 50−55 пациентов за смену. А это на дому 40…».
Из-за безразличия руководства Вадим ушел из ковидного госпиталя, проработав меньше месяца. «Я не боялся куда-то уйти, у меня было еще две работы. Я просто не стал доводить себя до выгорания, так как занимался бессмысленными вещами… Чтобы выгорания не было, мне важно заниматься вещами, наполненными смыслом», — уточняет он.
Сейчас Вадим работает в частной клинике по своей специальности кардиолога, а также в сосудистом центре в Подмосковье и чувствует себя лучше.
Шойхет продолжает работу с ковидными больными и сейчас — в КТ-центре и терапевтом в поликлинике на вызовах — и говорит, что у него уже начинает накапливаться усталость. «В прошлом году была надежда, что в 2021 году уже точно все закончится, а в этом году понимаю, что, скорее всего, уже в 2024-м или в 2025-м…» — делится он.
«Пока что еще держусь, дальше не знаю…», — рассказывает он о своем состоянии.
«Все усилия сводятся к нулю»
«По сути, все усилия, которые я прикладываю, чтобы сделать что-то со своими пациентами, сводятся к нулю. Потому что из тех, кто в реанимации, выживают единицы, — рассказывает Протопопова. — В нашем отделении, на моей памяти, никто из пациентов старше 60 лет не выжил. А среди молодых были те, кто выживал, но прогноз на жизнь — очень долгая реабилитация и вообще непонятно, чем все закончится».
Врачи говорят, что чувствуют себя беспомощными перед болезнью, с которой борются. Эффективной терапии коронавируса до сих пор нет, многие продолжают болеть очень тяжело, а смертность остается высокой.
В целом в России не так много отделений, готовых выхаживать крайне тяжелых пациентов, рассказывает реаниматолог Дмитрий.
«Чтобы выходить такого пациента, нужны огромные финансовые, кадровые, трудовые ресурсы», — считает он. Он говорит о многих системных проблемах, связанных с нехваткой медикаментов или недостаточной квалификацией персонала.
«То, что мне удавалось в таких условиях кого-то выходить, безусловно, добавляло позитивных эмоций. Но реализовывать такое желание во многих стационарах сложно. Это действительно истощает и никак не мотивирует работать дальше», — делится он.
Сейчас Дмитрий, как и многие другие врачи, ушел из «красной зоны»: «Несмотря на то, что эта работа довольно хорошо оплачивалась, было чувство полного истощения, усталости и отсутствие желания продолжать делать это».
В подобных условиях работы теряется привычный баланс, отмечает психолог Екатерина Артеменко. «Грубо говоря, даже дофамина от хорошо сделанной работы вырабатывается меньше — потому что приходится сталкиваться с намного большим количеством неудач, края которым не видно», — поясняет она.
Больше всего в памяти Анастасии Протопоповой отложилась смерть 18-летнего паренька, который попал в реанимацию. «Все вокруг него бегали и… [пауза] не получилось». Девушка была в ординаторской, когда маме пациента сообщили о его смерти. «Этот крик я до конца жизни буду помнить», — говорит она.
Анастасия вспоминает о еще одной пациентке: «На “сутках” мне передали детский рисунок для женщины, которая лежит на ИВЛ. Ей лет 50. Это разрыв сердца. По-хорошему я должна была просто положить его на кровать и уйти. А я засмотрелась на него, и так мне грустно стало, так жалко этого ребенка, который маме своей рисунки рисует, а мама-то не вернется. Это уже понятно, что она не вернется».
«Ненавидела всех, кто писал, что прививки — это зло»
«У меня такой пациент был, уже задыхался, интубация. И говорил: “Лучше бы я вакцинировался”. Я говорю: “Ну, уже поздно”. Не выжил», — вспоминает Протопопова.
Опрошенные Би-би-си медики соглашаются, что скептическое отношение населения к вакцинации и мерам защиты также приводит к ощущению бессмысленности работы, а как следствие — к выгоранию.
«Сейчас, благодаря вакцинации, появилась гражданская ответственность. Она отчасти легла на плечи населения, и это ему не понравилось, — рассуждает Анастасия. — Людям нравится, как было раньше, когда можно было винить всех, кроме себя самого. А сейчас все винят непривившихся, а непривитые винят врачей».
Сначала Анастасию «бесили» те, кто публично призывал отказываться от прививок. Но потом сил на это не осталось: «Утопление и удушение, как мне кажется, это вообще две самых страшных смерти: когда ты не можешь вдохнуть. С нашими пациентами это и происходит, они не могут вдохнуть, потому что легких не остается. Хотят люди такой участи? Давайте».
«Конечно, когда я видел страдания людей, которые попали в реанимацию и даже не могут поесть, потому что тяжело сделать паузу в дыхании, возникает… [пауза] злоба, наверное, неправильно, ну, непонимание, почему множество людей все это не принуждает вакцинироваться, сделать какие-то шаги, чтобы остановить распространение инфекции», — говорит Дмитрий.
Но такое мнение разделяют не все. Вадим, например, сам долго сопротивлялся вакцинации, потому что «она в России превратилась в политику».
«Нежелание россиян вакцинироваться — это протест не против вакцины, а против государства. Потому что государство сделало все, чтобы ему не доверяли», — считает Вадим.
Он спокойно относится и к тому, что не все носят маски в общественных местах: «Даже если человек не носит маску, это его личное дело, он может заболеть и умереть, это его выбор. Моя задача — помочь».
«Это меняет в корне отношение к жизни»
Денис Шойхет замечает, что работа в пандемию снизила его эмпатию, способность сопереживать.
«Просто относишься к этому, как к работе. Бывают у меня и тяжелые пациенты, но я при этом ничего не чувствую. Не знаю, может, это и нормально для нашей профессии…», — неуверенно говорит он.
«Потеря чувствительности — это одна из психических защит. Так мы защищаемся от перегруза», — отмечает психолог Екатерина Артеменко. Это один из упомянутых Сигитовой симптомов выгорания — к людям врачи начинают относиться как к функции или объекту.
«Я в какой-то момент стал понимать, что мне становится все равно, я теряю эмпатию, — говорит о похожем опыте Вадим. — Я им [пациентам] рассказываю, как лечиться, как действовать дальше, они меня не слушают».
Он вспоминает одного из больных, который лежал в стационаре неделю. Вадим приходил к нему каждый день и разговаривал, но при выписке понял, что пациент даже не помнит, как его зовут. «Он пролежал неделю, я к нему приходил всю неделю… И я стал понимать, что тоже становлюсь таким безразличным. Это одна из причин, по которой я ушел из этой больницы», — вспоминает он.
Когда молодой врач ощущает потерю сочувствия, сострадания, надо уходить, уверен Вадим.
«Наверное, изменилось отношение к жизни, — говорит Протопопова в ответ на вопрос, как поменял ее опыт работы с ковидом. — В повседневной жизни никто не думает о смерти».
«А тут ты каждый день, каждый божий день видишь, как люди умирают, как жизнь заканчивается, — поясняет она. — Как они пишут из последних сил что-то про кредиты: “Скажите дочери, чтобы на нее ничего не повесили”. И ты понимаешь, что остаются мелкие дела. А ты еще и помочь им не особо можешь. Это меняет в корне отношение к жизни».
Она говорит не только о работе, но и в целом о жизни вне больницы: «Это влияет и на отношения. Если раньше бывало так, что вот, поссорились, и как будто больше никогда не будем общаться — преувеличиваю, конечно, но все же… Сейчас думаю, что лучше вообще не будем ссориться, потому что хрен знает, что завтра будет».
«Не вижу себя в другой профессии»
Психотерапевт Екатерина Сигитова говорит, что тем, кто пострадал уже очень сильно, стоит задуматься о трудовой миграции — либо внутри отрасли, либо в смежные отрасли.
«Это вовсе не так ужасно, как кажется на пике выгорания. Заботиться о себе можно и нужно и таким способом тоже», — отмечает психотерапевт.
Почти 30% тех, кто работает непосредственно с больными коронавирусом, близки к увольнению из-за усталости, а у 37% на фоне эмоционального истощения возникли проблемы со здоровьем, говорится в опросе, проведенном командой популярного среди медиков мобильного приложения «Справочник врача».
Медики, согласно опросу, считают, что отношение общества к ним сильно изменилось по сравнению с началом пандемии: все привыкли к работе врачей в режиме постоянного аврала, их перестали считать героями, а тяжелейший труд в «красных зонах» стал восприниматься как должное. Опрошенные признают, что усталость и эмоциональное выгорание негативно влияют на их отношение к пациентам.
В исследовании приняли участие 2822 респондента, из которых, по данным авторов, около 90% врачей. 611 участников опроса на момент его проведения работали непосредственно в «красной зоне». Среди врачей и медсестер, работающих в коронавирусных госпиталях и отделениях, только 12,6% все еще «полны сил» и «ходят на работу с интересом».
Сейчас наблюдается «отрицательный баланс» по притоку кадров в здравоохранение, говорила в конце октября вице-премьер Татьяна Голикова. По ее словам, именно врачи больше других групп населения подвержены последствиям ковида, что может стать причиной их ухода из профессии.
Эта проблема существует не только в России: об уходе из медицины множества профессионалов из-за тяжелых условий труда во время пандемии и отсутствия должной поддержки говорил в декабре генеральный директор ВОЗ Тедрос Аданом Гебрейесус.
«Ковид стал вызовом для всей системы здравоохранения. В то время, когда мы нуждаемся в увеличении числа работников — медсестер и врачей, — мы на самом деле их теряем», — сказал он.
Врачи и медсестры «работают день и ночь вот уже более двух лет, и многие из них перегорели, не получая признательности за свой труд», считает гендиректор ВОЗ.
«Я на подъеме духа, потому что мне удается помочь»
«Абсолютное большинство говорят, что после ковида в медицину не вернутся. Сейчас все зарабатывают деньги в “красной зоне”. Работают на деньги, на операции детям, на квартиры, машины, бабушек-дедушек, себя», — делится своими наблюдениями Анастасия Протопопова.
Вадим тоже уверен, что с больными ковидом сейчас работают люди, для которых первична денежная мотивация. «Все остальные, скорее всего, уже выгорели и ушли оттуда», — предполагает он.
«[Сейчас] ко мне попали совершенно другие больные, которые заинтересованы в своем лечении, заплатили деньги, специально пришли, — рассказывает Вадим, работающий кардиологом. — Они тоже тяжелые, но я им помогаю, и я очень доволен, потому что я вкладываюсь и эмоционально, и в профессиональном плане».
«Я на подъеме духа, потому что чувствую, что мне удается помочь, ко мне повторно приходят, я вижу результат своей работы», — делится он ощущениями.
Желания уйти из медицины не возникало, после нескольких секунд раздумий говорит анестезиолог-реаниматолог Дмитрий, который столкнулся с выгоранием во время работы в ковидной реанимации, но сейчас с удовольствием работает в реанимационном отделении обычной больницы. «Мне интересна моя работа, и бросать ее мне не хотелось никогда, так как не вижу себя в другой профессии», — говорит он.
Денис Шойхет, пока работающий «в ковиде», говорит, что после ординатуры будет менять сферу деятельности, так как эта борьба его выматывает. Добавляет, что планирует выбрать специализацию генетика.
Анастасия Протопопова еще до попадания в ковидный госпиталь подумывала бросить медицину, потому что разочаровалась в профессии. Однако после работы в пандемию ее взгляды поменялись.
«Сейчас понимаю, что я, наверно, была для этого рождена. Потому что я ни в какой другой сфере себя не вижу. Делом своей жизни я бы оставила медицину навсегда. Со всеми минусами, со всем своим нытьем. Я понимаю, что каждый день буду туда возвращаться, потому что я там нужна».
Ольга Дьяконова, Елизавета Фохт
Читайте также:
Смотрите видео: