Среди проявлений боррелиоза — нарушения в работе нервной системы, боли в суставах, нарушение работы сердца. В российской медицине источником заболевания считаются укусы клеща, однако, по некоторым данным, существует возможность передачи болезни от матери к ребенку во время беременности. За свою жизнь Ирину обследовали врачи самых разных специальностей, от психиатров до ревматологов, но к врачу, который быстро и точно поставил диагноз, она попала только в 34 года. Ирина рассказала «Здоровью Mail.Ru» историю своей болезни.
Начало
«Мне было 4 года. Слишком высокая и начитанная для своего возраста девочка стала ходить, подворачивая стопы внутрь, откидывать голову назад, как при тике, просыпаться среди ночи с паническими атаками и задыхаться.
Родители забили тревогу, неврологи не нашли ничего, как и психиатры. Выписали успокоительные микстуры и объяснили, что четырехлетний ребенок, цитирующий классиков, обычным быть не может по определению. Электроэнцефалограмма показывала функциональные нарушения, «которые бывают и у здоровых людей», в точности копируя ЭЭГ матери. Это не навело врачей ни на какие мысли, равно как и то, что мама уже лет пятнадцать пыталась выяснить причину своих мигреней, настолько тяжелых, что в дом регулярно приезжала неотложка. Разбираться не стали, просто неотложка начала ездить к нам обеим.
Помню сильные обострения в четыре, пять, семь, девять и двенадцать лет. Каждый раз это были несколько месяцев мучений: меня рвало от ужаса и я не могла объяснить, откуда ужас взялся. Я начала принимать таблетки от астмы, никакой астмой не болея. Я боялась выходить из дома, в транспорте мне сразу становилось плохо. В школе на физкультуре я не могла выполнить элементарных упражнений — спустя много лет я прочту, что ослабление мышечного корсета типично для врожденно инфицированных. Учительница физкультуры считала меня слабачкой и лентяйкой. Родители водили по врачам регулярно. Репутация девочки со взрослыми мозгами, над которой дрожит мама, прочно закрепилась за мной. Впереди ждало самое опасное — подростковый период, когда вместе с гормонами обостряются все проблемы, которые до этого «спали». Об этом меня тоже никто не предупредил.
Первый приступ
Ад начался, когда мне было 15 лет. Я до сих пор помню тот вечер: во что была одета, что пила чай с вареньем и смотрела КВН. Меня внезапно скрутили судороги. На какой-то отрезок времени в комнате совсем не стало воздуха.
Скорая не понимала, что делать. Ситуацию внезапно спасла фраза про недавнюю смерть отца — они решили, что у меня истерика, и стали откачивать, большая доза транквилизатора в итоге сняла спазм. Довольные медики уехали, а я начала ходить по врачам. Это продолжалось с 1995 по 2014 год — почти двадцать лет жизни.
Пять лет в картах писали: «здорова», советовали попить успокаивающие сборы и обещали, что с окончанием пубертата все пройдет. Врачи были самые разные, меня посылали от невролога к кардиологу, от пульмонолога к психиатру, от эндокринолога к эпилептологу. Никакого лечения я не получала, даже симптоматического, а приступы учащались и усиливались.
Когда казалось, что помощи уже неоткуда ждать, мне повезло. Нашелся невролог, который положил меня в больницу и не удивился симптоматике. Он, как и все остальные, не знал, что со мной, но, видимо, прежде сталкивался с чем-то подобным. Меня посадили на противосудорожные, транквилизаторы и антидепрессанты, и это выдернуло меня с самого дна. Диагноз звучал как тревожное расстройство, вегетососудистая дисфункция, панические атаки. Успев пообщаться с большим количеством таких пациентов, я понимала, что к ним не принадлежу. Но — на этих таблетках я хоть как-то могла существовать. Антидепрессанты перестали помогать в 2008 году, и я бросила и таблетки, и невролога. Но клоназепам (это мощный препарат, сочетающий успокаивающую и противосудорожную функции) я принимаю по сей день.
Периоды обострения сменялись периодами затишья. К врачам я уже не ходила, хотя скорая приезжала регулярно. Выписок, листков с анализами, результатами обследований от ЭЭГ до МРТ у меня накопилось столько, что дома под них отвели отдельный шкаф. Все они указывали на то, что я здорова, и проблема у меня в голове.
Развязка
В 2014 году, в 34 года мне снова повезло — на этот раз уже крупно. Очередное обострение моего безымянного заболевания поменяло ситуацию. К постоянным проблемам добавились боли в суставах, мигрени, как у матери, температура поднялась до 37,4 и не снималась ничем. Самое страшное — я начала терять память. К врачам с новыми симптомами я уже не ходила, а бегала: понимала, что это начало конца.
- Ревматолог: ничего. Градусник мне посоветовали выкинуть и не забивать голову ерундой. Чтобы это не прозвучало диким обвинением, надо сказать, что толстая пачка анализов на аутоиммунные заболевания, которые я сдавала в инфекционке, не показывала отклонений, и осматривали меня очень тщательно.
- Онкологи, много разных: ничего.
- Тубдиспансер, все возможные обследования: чисто.
- Эндокринолог, гинеколог — все с пачками своих анализов — ничего.
- МРТ головного мозга впервые показало единичные очажки. «Бог уберег, тебе бы поставили рассеянный склероз не разобравшись», — скажет потом знакомый невролог.
Сначала я вообще не связала новые симптомы со старыми. Считала, что получила какую-то вторую болезнь. Две подруги, которые жили не в России, спросили, проверяли ли меня на боррелиоз.
Пачка анализов, которую я показала в инфекционке, по объему могла поспорить с томом «Войны и мира». Там были заболевания вроде малярии, бруцеллеза и еще много совершенно невыговариваемых названий. Я не знаю, как сложилось бы все, окажись что-то еще под вопросом — врач долго удивлялась, что в свои годы я не успела нахватать вообще ничего — но в итоге положительным вернулся только анализ на антитела к боррелиозу. По всем остальным пунктам я оказалась стерильна.
После этого все понеслось со скоростью сумасшедшей карусели. Ночами я сидела на форумах, читала блоги больных боррелиозом, и это было извращенное страшное счастье — впервые оказаться среди своих. Эти люди из разных уголков мира имели те же симптомы, что и у меня, врачи точно так же десятилетиями не могли поставить им диагноз, многие лечили детей. К слову, мама моя в 2014 году уже шесть лет как жила с синдромом Паркинсона, и паркинсонолог говорил, что у нее крайне нетипичное течение болезни. Анализы на боррелиоз я отправила ее сдавать сразу после того, как получила свои результаты, и не удивилась, когда они вернулись положительными.
Я объехала десяток инфекционистов Москвы и даже посетила одного в другом городе, впервые в графу «диагноз» мне уверенно писали одно и то же слово, а не отводили глаза, но кроме трех недель приема одного антибиотика ничего предложить не могли. Я, уже наизусть знающая работы зарубежных ученых, понимала, что спасения искать надо в другом месте, и тремя неделями дело не кончится.
Выбор пал на Польшу просто по причине того, что в странах вроде Германии и США то же самое стоило бы в десятки раз дороже.
Со стороны врачей районной поликлиники, мучавшихся со мной с детства, я внезапно получила поддержку, которой не ожидала совсем, наслушавшись тех, кого их местные врачи всерьез не воспринимали. И инфекционист, и терапевт, и психиатр, которому как раз полагалось кричать, что я все выдумала, радовались, как дети, что причина найдена, и просили рассказать им все, что мне скажут в Европе.
Сейчас меня ведет польский доктор. Консультации проходят по скайпу, летать каждые два месяца возможности у меня нет. Если попытаться удержать в ладони все требующиеся мне в день таблетки, они не поместятся. По тяжести лечение напоминает химиотерапию, у меня часто нет сил подняться по лестнице. Пять месяцев назад я забывала, как построить простейшую фразу — смотрела на слова и не понимала, что они означают, смотрела на предметы и не помнила, как они называются. Сегодня я сижу и печатаю вот этот текст.
Прогнозов никто не дает — боррелиоз болезнь непредсказуемая, и у каждого пациента своя история. В моем случае доктора обнадеживает то, что, несмотря на глубокую хронику, я дала яркий ответ и на первую схему антибиотиков, и ее замена на втором этапе терапии также сработала сразу.
О выздоровлении у больных хроническим боррелиозом принято говорить только через пять лет, а немецкие врачи удваивают эту цифру. В России снимут с учета через два года. Российская наука признает трансплацентарную передачу возможной, но на практике об этом редко думают, поскольку традиционно считается, что болезнь передается через укусы клещей. Тем не менее продолжают рождаться дети, которые будут мучиться и будут записаны в психиатрию, а в плановом порядке на боррелиоз не проверяют никого. Шанс передать болезнь ребенку невелик, но как попавшая в этот самый процент невезучих, я больше не страдаю от того, что не родила ни в 20, ни в 25. Пускай мой ребенок появится на свет, когда мне будет 40, зато теперь я знаю, как сделать, чтобы он никогда не узнал того, через что прошла я».
Об особенностях течения болезни Лайма «Здоровью Mail.Ru» рассказал главный врач клиники «Эхинацея», невролог, аллерголог-иммунолог Кирилл Шляпников
— Как можно заразиться незаметно?
— Типичное инфицирование происходит во время укуса клеща. Симптомы — мигрирующая эритема в месте укуса (сильное покраснение кожи, площадь которого постепенно увеличивается), головная боль, слабость, лихорадка, усталость, мышечные боли, отечность суставов. В таких случаях лечение можно начинать сразу. При условии, что оно правильное, пациент выздоравливает.
Передача возбудителя также может быть неклещевой — с молоком или мясом больных животных. В этом случае пациент действительно может болеть годами, но редко приходит к инфекционисту. Обычно он ходит к врачам другого профиля — неврологу или ревматологу. Симптомы могут быть не такими ярко выраженными, как при остром инфицировании: что-то где-то болит, держится температура — это симптомы многих заболеваний. В подобных случаях поставить диагноз затруднительно.
Часть исследователей признает возможность трансплацентарной передачи, часть — нет. Я думаю, это зависит от индивидуальных особенностей иммунной системы, от ее способности контролировать боррелию.
— Как заподозрить боррелиоз, если не было укуса клеща?
— Это длительное повышение температуры без определенной причины, возможно увеличение лимфатических узлов, многих групп: подмышечных, паховых, шейных. Типична хроническая усталость, поражение опорно-двигательного аппарата — боль в мышцах в точках их прикрепления к костям (энтезисах), воспаления суставов. Также характерно поражение периферической нервной системы: онемение конечностей, поражение лицевого или тройничного нервов (слабость лицевых мышц, подергивания при поражении лицевого нерва; снижение чувствительности или боль в системе тройничного нерва).
Лечение Ирины продолжается.
