Психиатр: «Со стигматизацией наших пациентов нужно бороться»

Каждый третий переболевший коронавирусной инфекцией страдает от психического или нервного расстройства через 6 месяцев после заражения. Об этом весной 2021 года сообщили ученые из США и Великобритании в статье в Lancet Psychiatry.

Как пандемия повлияла на психику каждого из нас? Можно ли обратиться к психиатру без последствий в виде лишения родительских и водительских прав, потери работы? Есть ли шанс у пациентов с тяжелыми расстройствами вести полноценную жизнь? 

Об этом проекту Здоровье Mail.ru рассказал Владимир Мухин, врач-психиатр психиатрического отделения неотложной помощи взрослому населению ГБУЗ «Психиатрическая клиническая больница им. П. Б. Ганнушкина Департамента здравоохранения Москвы». В сентябре он стал финалистом конкурса «Лидеры России» в номинации «Здравоохранение».

— Владимир Николаевич, с чего начался ваш путь в психиатрии? 

— После выпуска из университета я пошел работать в скорую психиатрическую помощь. Это настоящий медицинский спецназ, который экстренно выезжает к больным с обострившейся шизофренией, психозами, попытками суицида и другими критическими состояниями.

Здесь я научился принимать решения в условиях цейтнота, ведь было важно не ошибиться: госпитализация проводится без согласия пациента, и ты несешь ответственность за его судьбу.

— Вы разработали в больнице информационную систему для приема неотложных вызовов. Как это работает?

— В нашей больнице есть служба отделения психиатрической неотложки для взрослых, и раньше такие вызовы были не систематизированы. Сейчас диспетчер забивает все данные в электронную базу, что сокращает время разговора. Звонить можно по номеру 112 или 103, а потом уточнять, неотложка какой больницы нужна. В Москве три психиатрические клиники, которые делят территорию по районам.

В будущем мы хотим сделать приложение, чтобы люди не тратили время на диктовку адреса и ФИО. Оно пригодится пациентам, которые уже у нас наблюдаются. В приложении появится дневник, который человек по желанию может вести, описывая свой сон, аппетит и настроение. Это позволит доктору вмешиваться проактивно. Сервис станет подспорьем для пациентов, в особенности тех, кто страдает деменцией и синдромом Альцгеймера, и их родственников.

— Действительно удобно. А как вы считаете, каких психических расстройств и заболеваний в российском обществе в последнее время стало больше? 

— Процент тяжелых психических расстройств типа шизофрении не меняется много лет — 3–7 больных на тысячу человек, в России это 0,39%. Также, по данным ВОЗ, в мире сегодня насчитывается 35,6 млн. человек с деменцией, и это число к 2030 году удвоится, а к 2050 году — более чем утроится.

Свою роль играет и перенапряженный информационный фон.

— Пандемия лишь усугубила эти тенденции или психика людей напротив стала более... гибкой?

— Пандемия оказала серьезное травмирующее действие на население. И нет, психика так быстро адаптироваться к ней не может. Мы все испытываем стресс и пока не понимаем, насколько масштабны будут психические последствия. Постоянный страх и ожидание чего-то плохого, заболевшие или умершие родственники… Количество депрессий, посттравматических синдромов и тревог будет лишь расти.

Самоизоляция и удаленка тоже многое поменяли в нашей жизни — мы ведь социальные существа, и нам требуется общение, которое онлайн-формат по эмоциональной насыщенности никогда не заменит.

Что касается постковидного синдрома, влияние вируса на нервную систему еще не изучено до конца, но, по всей видимости, оно тоже станет негативным фактором для психики.

— А как же самоизоляция на даче за городом, которую многие предпочли в условиях удаленки? Есть мнение, что в мегаполисах люди страдают от различных тревог чаще, чем в поселках и деревнях на лоне природы.

— Лет 50 назад я бы согласился с этим тезисом, была колоссальная разница между заболеваемостью горожан и деревенских жителей. Но сейчас она нивелируется за счет того, что все мы включены в единое инфополе, у всех есть выход в интернет, соцсети. Хотя ясно, что у горожан явно больше других стрессовых факторов — скученность людей, многоквартирные дома, невозможность выйти в лес, к реке...

— На ваш взгляд, отношение россиян к психологам и психиатрам смягчилось или все еще остается на уровне отрицания?

— Во-первых, нужно отличать психолога от психиатра. Это ведь как парикмахер и хирург — оба режут, но результат разный. Психолог общается со здоровыми людьми, а психиатр лечит болезни.

Во-вторых, соцсети, конечно, играют свою роль, в инстаграме и фейсбуке появляется все больше специалистов этого профиля, и люди лучше реагируют на идею психогигиены. И начинают понимать, что нет смысла годами со слезами ходить на работу — лучше побыстрее обратиться к врачу и понять, что причина не плохом настроении, а неврозе или депрессии.

К сожалению, за психиатрией закрепилась стигма, будто мы работаем только с тяжелыми психическими расстройствами, и поэтому за нами тянется шлейф разных ограничений. Люди боятся, что с первого приема их начнут ограничивать в правах. Хотя если речь не о серьезном психотическом расстройстве, человек продолжит вести обычную жизнь.

— Да, многие считают, что их тут же поставят на учет, напишут на работу о состоянии, лишат водительских, родительских прав...

— Мы никого не учитываем, существует диспансерное наблюдение. Точно так же в онкодиспансерах наблюдают больных раком, в спортивных диспансерах — спортсменов.

Есть два вида наблюдения в зависимости от тяжести расстройства. Первое — консультативно-диспансерное, когда человек прикреплен и может в любой момент обратиться к участковому врачу, чтобы получить рецепт на антидепрессант и продолжать жить, как прежде.

Второе — активное диспансерное наблюдение, например, при заболевании шизофренией в период обострения. В острые периоды люди живут под влиянием болезненных переживаний и бредовых расстройств, некоторые страдают манией преследования, им кажется, что на их жизнь покушаются. В таких случаях врач действует проактивно: звонит пациенту, по согласованию навещает его дома, корректирует терапию. Вне обострений контакты с врачом становятся более редкими.

Определение группы наблюдения тоже зависит не столько от диагноза, сколько от тяжести и течения психического расстройства. Например, пациенты с шизофренией или биполярным аффективным расстройством совсем не обязательно попадут под ДН, а пациенты с расстройствами личности могут попасть в случае декомпенсации или серьезной социальной дезадаптации.

15 простых и надежных способов противостоять стрессу:

— А какие расстройства считаются тяжелыми? 

— Те, что сильно снижают понимание окружающего и собственной личности, искажают оценки реальности, нарушают поведение. Но важно понимать, что психиатр все делает в интересах пациента и его максимальной социальной адаптации. Нет цели навсегда закрыть человека в стенах больницы и закормить таблетками.

Бывает, что в приступе болезни пациент уничтожает паспорт или документы на квартиру, и его родственники не занимаются этой проблемой. Тогда соцслужбы нашего учреждения помогают с этим.

— Что насчет неразглашения диагноза? Люди боятся, что о проблеме узнают буквально все.

— Существует Федеральный закон «Об основах охраны здоровья» 323-ФЗ, в котором указано, что диагноз — это врачебная тайна.

Однако если у пациента тяжелое психическое расстройство, например, галлюцинаторный синдром, он слышит голоса и при этом работает в детском саду или школе, ясно, что работодателю об опасном диагнозе сообщат. Но сделают это лишь после того, как убедятся в том, что самостоятельно увольняться пациент не желает.

При неопасных для окружающих диагнозах врачи ничего не сообщают на работу — ни о глубокой депрессии, ни о попытке суицида. Даже больничный оформят без указаний на психические проблемы.

— В каких случаях терапия проводится принудительно, а в каких добровольно? Где проходит эта грань?

— Все зависит от тяжести расстройства. Если человек обратился самостоятельно, он осознает проблему и сам будет принимать препараты по рекомендации врача. Другое дело — тяжелые расстройства, когда его привели родственники или он как-то иначе попал в поле зрения психиатра. Например, пациента забрали сотрудники полиции, и он не понимает, что болен. Пока человек в остром состоянии, убеждать бесполезно — сделать это можно только после оказания первой помощи. Потом уже психолог проводит беседу, чтобы убедить его лечиться.

В психиатрии принудительная помощь оказывается только по решению суда, когда человек совершил правонарушение из-за проблем с психикой. Есть и такое понятие, как недобровольная госпитализация.

У нас также есть закон «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании» N 3185-1 со статьей о порядке недобровольной госпитализации пациентов. Она возможна, если на момент осмотра пациент опасен для себя и окружающих. Например, стоит с ножом и угрожает всем, но преступления еще не совершил. После госпитализации также подаются документы в суд, который принимает решение.

— В обществе сложилось специфическое отношение к людям с психическими заболеваниями: они будто бы навсегда заклеймены как ненормальные. Но это ведь никак не облегчает жизнь — ни пациентам, ни психиатрам...

— Несмотря на то, что в том или ином виде каждый третий в своей жизни сталкивается с расстройством, наши пациенты действительно стигматизированы. И не только окружающими, но даже врачами, которые работают не в психиатрии.

Среди моих пациентов много людей, занимающих высокопоставленные должности. Топ-менеджеры, директора, которые страдали шизофренией и биполярным расстройством. Ясно, что это хроническая болезнь, и обострения нужно вовремя купировать, но они в большинстве своем живут без приступов заболевания и социально адаптированы. Просто потому, что врачи вовремя вмешались — пока люди не потеряли позиции в жизни.

Читайте также: Как правильно искать информацию о биполярном расстройстве и поддерживать человека с таким диагнозом

8 признаков того, что вы стареете правильно: