Мария Шорец — участница Олимпийских игр в Рио-де-Жанейро, чемпионка мира по акватлону, рекордсменка России на «половинке айронмена» (самого престижного триатлонного соревнования). В начале 2018 года девушке поставили страшный диагноз: острый монобластный лейкоз.
Посмотрите галерею о Марии:
Это онкозаболевание развивается стремительно, чаще всего оно затрагивает детей и взрослых до 30 лет. Точной статистики острых лейкозов по России не существует, но специалисты сходятся во мнении, что в год заболевает примерно пять тысяч человек.
Еще в середине XX века около 60% пациентов не справлялись с подобным диагнозом, в начале 1990-х годов показатели выживаемости составляли 25–30%.
При лейкозе здоровые клетки крови замещаются опухолевыми клетками, что может стать причиной жара, повышенной утомляемости, синяков, проблем со свертыванием крови, инфекций и других нарушений. Обычно при остром лейкозе симптомы усиливаются в течение короткого периода.
— Как ты начала заниматься спортом?
— С семи лет я занимаюсь плаванием, но из-за невысокого роста было понятно, что большого прогресса тут у меня не будет. Моя мама была знакома со многими тренерами, поэтому решили меня отдать в триатлон. Сначала мне было страшно заниматься другим видом спорта, но тренеры по триатлону были очень настойчивы и смогли убедить маму. Летом 2004-го я пошла в училище Олимпийского резерва.
Когда я только пробовала себя в триатлоне, лучше всего у меня получались плавание и велосипед, а над бегом пришлось долго трудиться, поэтому триатлон я не сразу полюбила. Но затем я втянулась в процесс, мне понравилось кататься на велосипеде — это до сих пор мой любимый вид спорта из дисциплин триатлона. У нас была сильная группа, все друг друга поддерживали.
В 2007 году я впервые участвовала в международном старте по триатлону — в первенстве Европы в эстафетной команде. Сложно сказать, что старт прошел идеально, но вскоре после него меня взяли в сборную России.
— Как ты узнала о болезни?
— Я начала плохо себя чувствовать, когда в мае 2017 года выступала на триатлоне в Японии, в городе Йокогама. Перед этим стартом у нас был сбор в Ялте. Там очень сложный рельеф, и мне тяжело было восстанавливаться после тренировок.
Тогда я почувствовала, что в организме есть какой-то сбой, я быстро уставала, очень сильно похудела.
В сентябре того же года съездила на этап Суперлиги, и это был мой последний старт. Чувствовала я себя неважно, у меня были симптомы бронхита, но и пропускать старт не хотела — мне очень хотелось поучаствовать в этом соревновании, понять, что это такое, к тому же дистанция была короткая.
За два месяца до диагноза состояние здоровья постоянно ухудшалось, то и дело поднималась температура, мучил стоматит. Затем снова начались сборы, я возобновила тренировки, но результаты стояли на месте. Я сдавала анализы и пыталась понять, в чем проблема.
У меня падали показатели крови: гемоглобин, лейкоциты, тромбоциты. Гематолог сказала, что это всего лишь инфекция, и я надеялась, что все будет хорошо.
В начале декабря, когда нужно было ехать на базовый сбор на Кипр, я прошла полное медицинское обследование. Показатели крови были совсем плохие, и меня отправили в НИИ гематологии Минздрава России. Я думала тогда: просто полежу, меня вылечат от какого-то вируса, и я вновь смогу тренироваться в полную силу. Мне сделали пункцию костного мозга. Через полтора часа я узнала, что у меня острый лейкоз и уже завтра начинается химиотерапия. Поверить в это я просто не могла, от потрясения разболелась голова. Я попросила сестру, чтобы она пришла за мной, хотя больница и была рядом с домом.
— Как протекала болезнь?
— Я плохо помню, что происходило в первые две недели химиотерапии. Это было безумно тяжело. Самой сложной оказалась первая химия. Я даже не смогла ее до конца выдержать, пришлось прерывать на два дня раньше.
Подскочила температура, появились язвочки во рту, волосы выпали через неделю после лечения. Три недели я буквально лежала пластом, почти разучилась ходить.
Когда забирали домой из больницы, еле по лестнице спустилась. Но второй и третий курсы уже прошли гораздо легче.
Я прошла три курса химии по три недели, и между ними меня на две недели отпускали домой. Когда меня выписали из больницы в первый раз, я на следующий же день села на станок, начала делать упражнения — очень хотелось движения. Между курсами химиотерапий я старалась каждый день бегать, плавать или заниматься физкультурой. Все, что угодно, лишь бы поддерживать мышцы в тонусе.
После трех курсов химиотерапии в Санкт-Петербурге наступила ремиссия. Но в моем случае, чтобы закрепить все, необходимо было делать трансплантацию костного мозга. В мае 2018 года мне предложили сделать ее в Израиле.
— Какие ощущения у тебя были перед операцией?
— Было волнительно, я осознавала, что ни один врач в мире не может дать гарантий перед трансплантацией. Химиотерапия уничтожает весь костный мозг, который находится в трубчатых тканях. Потом вливаются новые стволовые клетки, и они начинают приживаться, но нет четкого понимания, что будет дальше. Всегда сохраняется вероятность, что что-то пойдет не так. Это серьезнее, чем трансплантация органов. Костный мозг может просто не прижиться. Я понимала, что нужно бороться: перед операцией пробежала 15 км в темпе 5 мин./км.
— Как удалось восстановиться после операции?
— Первые 100 дней после трансплантации считаются самым острым периодом. Грубо говоря, новая иммунная система начинает контактировать с остатками старой. В организме идет борьба. Это может отразиться на любых органах. У меня вот болели суставы пальцев. Но после гормональной терапии стало гораздо лучше.
Почти четыре месяца после трансплантации я жила в Израиле. Никто не давал прогнозов, приживется ли костный мозг. Через три недели я начала ходить на прогулки, затем на пробежки, стала снова кататься на велосипеде.
После трансплантации изменились пищевые привычки. Раньше я любила сырники, запеканки, здоровое питание, а сейчас я люблю мясо, колбасу, чипсы. Моим донором был мужчина, скорее всего, это его предпочтения.
Когда я вышла на улицу после месяца лежания в палате, где я видела только маму, врачей и медсестер, у меня полились слезы. Идет переосмысление ценностей.
Другие на что-то жалуются, а ты счастлив от того, что просто находишься в своей квартире, можешь в любой момент выйти из дома, выпить молока, съесть сырок — в больнице этого нельзя было делать.
— Чем занимаешься сейчас?
— Сейчас я работаю в Федерации триатлона России. Тренируюсь в свое удовольствие и работаю тренером. Готовлю спортсменов-любителей к соревнованиям по циклическим видам (триатлон, плавание, легкая атлетика, велоспорт). Веду тренировки как дистанционно, так и провожу персональные тренировки в Москве и Санкт-Петербурге.
А также занимаюсь с репетитором английским и испанским. После жизни в Израиле захотелось изучить иврит.
— Планируешь ли еще выступать в триатлоне?
— Да, я уже выступила в Сочи на IRONSTAR SPRINT спустя три года после завершения профессиональной карьеры и заняла там первое место в своей возрастной категории.
В следующем году планирую принять участие в велосипедной МТБ-многодневке и, конечно, еще не раз выступить в триатлоне.
— Какие слова поддержки можешь сказать пациентам с онкологией?
— Самое главное — ни в коем случае не опускать руки. Ведь лечение во многом зависит от внутреннего настроя, нужно в голове у себя дать установку: «Все получится, я справлюсь!». Очень часто пациенты, когда узнают о страшном диагнозе, попадают в депрессивную яму.
Когда так серьезно заболеваешь, ты осознаешь, что ничего не можешь изменить.
Я понимала, что лежать как овощ ни в коем случае было нельзя. Пробегала 10 км и понимала, что могу еще. Успокаивала себя, что все будет отлично. В тот момент я знала, что нужно принимать реальность и получать удовольствие от простых вещей. Эта болезнь научила меня спокойнее относиться к любым проблемам и верить, что все возможно.
Читайте также:
Смотрите наши видео:
