В посёлке Ува Удмуртской Республики проживает 20 000 человек. Это райцентр одного из успешно развивающихся муниципалитетов. Добротный дом семьи Елены Богдановой словно спрятан от шума и суеты. Своеобразный «карман». Частные хозяйства здесь расположены только по одну сторону. Из окна – потрясающий вид на приодетые в снеговые шубки кусты и деревья. Здесь Елена живет с мужем и дочкой-второклассницей.
Погоны и работа сутками
Двадцать лет Елена Богданова была в погонах: служила в полиции, работала в районном отделе, в следствии. Повидала за это время немало. В октябре 2016-го пришло время, и она без сожаления ушла на пенсию в звании подполковника юстиции. В это время ей было 38 лет. Депрессии по поводу своей востребованности и на тему «чем заняться» не было. Попробовала себя в юриспруденции – не пошло. И она стала искать себя.
Думала: вот на пенсии – спокойно, хорошо, займусь собой. Стрессовых ситуаций уже год как нет. Но, вероятно, организм расслабился и дал сбой.
Мы сидим в уютной гостиной за круглым столом. Чай на травах, ароматная замороженная клубника, блины с лосятиной. Муж Лены – охотник. Вся семья – любители провести время в лесу и заготовить впрок грибы-ягоды.
В этом году летом, говорит Лена, она съела одна почти пять литров малины. Никогда бы не поверила, что так можно. А недавно прочла, что эта ягода – мощный антиоксидант, и поняла, что организм сам прекрасно чувствует, что ему необходимо на определённый момент. Главное, прислушиваться к нему.
Питание Елены относительно недавно сильно изменилось. Она почти не ест мяса. Иногда курицу. Вместо конфет сухофрукты. Обязательно в рационе – пророщенная греча, нут. Каши разных видов. От жареного в семье отказались совсем.
Сестра и муж достали меня с того света
В марте 2017 года Лена узнала, что заболела:
– Сначала начались тянущие, потом жуткие боли в районе крестца. Я пила обезболивающие, обратилась к врачу. Поехала на обследование, сделали биопсию. Подтвердилась онкология. Рак прямой кишки, третья стадия. Врач был знакомый и сказать мне не решился. Позже со мной поговорила младшая сестра, она тоже врач. У всех был шок.
Я сама первоначально к этой информации отнеслась спокойно. Даже принялась родных утешать: чего вы все ревёте, успокойтесь. Но через день-два смысл слов меня «догнал». Когда осталась дома одна, дала волю слезам. Отревелась.
Для нас же как привычно? Услышал диагноз и решил: всё, рак – это смерть.
Состояние было поникшим. Постоянно комок в горле.
Лечилась в Ижевске. Первая лучевая терапия далась тяжело. Оказалось, что препараты мне не подходят. 5-фторурацил для меня смертельно опасен. Уже потом узнала, что у меня нет одного «волшебного» гена, который отвечает за переносимость этого препарата.
Я весь интернет облазила, узнавала, где можно сдать такой анализ. Сделала это в платной клинике в Ижевске. Его отправляли в Москву. И да, подтвердилось, что у меня нет гена DPD, который отвечает за восприимчивость к препарату. Лечение в итоге поменяли. Сейчас его строят с учетом другой химии. Используется препарат иринотекан. Но там не так много схем лечения, и получается, что в этом мы тоже ограничены. Супруг шутит по этому поводу: если нестандартная, то во всем.
Когда изучала этот вопрос, много читала. Оказалось, что лишь один процент населения России «отмечен» отсутствием этого гена. В основном такие анализы делают в Сибири, в Новосибирской области. Потому что в основном именно у жителей этих регионов отсутствует такой ген. Но вот же совпадение: моя мама родом из Сибири. Родители приехали в своё время в Удмуртию. Родилась я уже здесь, но зачата именно там.
– Как проявлялась непереносимость к препарату?
– У меня было 16 или 18 курсов лучевой терапии, сейчас уже точно не помню. Когда оставалось шесть курсов, началось неописуемое. Дикая слабость, недомогание, тошнотворное, рвотное состояние. Я когда на химию ходила, просила: «Господи, помоги мне ещё разочек сходить на лечение и добраться до дома». Господь силы на это давал. А дома их уже не было.
До операции оставался месяц. Её назначили на июнь. Дома было очень тяжело. В самом начале, когда только обо всём узнала, я сказала всем родным, что мне не нужно жалости и сюсюканий. Я была и остаюсь всё тем же нормальным человеком. Но для меня делали все, чтобы облегчить страдания. Сестра и муж буквально достали тогда меня с того света. Эти два человека – мои ангелы-хранители.
Сестра ставила мне капельницы утром и вечером. Муж, Андрей, начал бить во все колокола, чтобы назначили какое-то лечение, чтобы я могла выползти из ада последствий химии. Чуть ли не на руках выносил меня на улицу подышать воздухом. Было невыносимо тяжело. Кишки ходили ходуном – словно ребёнок внутри мечется перед схватками. Буквально выворачивало наизнанку. Зелёные рвотные массы, унитаз – и больше ничего не помню. Есть я ничего не могла две недели, пить тоже не могла. Капля воды – словно масло на сковороде, так все внутри жжёт. Ощущение, будто все внутренности сожгли дотла. Постепенно я отошла. Нестерпимые боли мучить перестали. Организм до операции восстановился.
Запомните: рак – не приговор
Прооперировали Лену успешно. Длилась операция около пяти часов. Лена вспоминает, что во всём мраке страха и мерзкой липкости болезни находилось место свету и теплу:
– Врачи отличные. Такие молодцы! Никогда не забуду их слова: «Запомните, рак – не приговор». Нас было несколько человек, и нам врачи повторяли, что с раком можно жить и излечиться. С таким настроением мы и пошли на операцию. И потом, когда шел реабилитационный период, тоже подбадривали.
Через месяц после операции меня выписали. Много было моментов, которые взбодрили и поддержали тогда. Бабулька в палате, например. Ей 75, а она очень оптимистичная. По состоянию души моложе, чем мы, наверное. Она тогда сказала бодрым тоном: не зацикливаться и ни о чём плохом не думать!
Врачи тоже при выписке советовали переключиться, чтобы вырваться из болезни. Рыбачить, в лес ходить, просто жить и постараться не концентрироваться на недомоганиях. Подсознание наше может то, о чем мы и не подозреваем.
Я прекрасно понимаю, что очень много зависит от личного настроя. Есть случаи, когда человек, которому поставили первую стадию, сгорает за год. Но есть и другие, когда выкарабкиваются из четвёртой стадии: выздоравливают, живут и радуются.
Мы – люди в погонах, пусть и на пенсии уже, но привыкли к дисциплине. Даже когда нестерпимо плохо было, когда обморочное состояние, а резкое снижение веса до отметки чуть более сорока килограммов не даёт нормально ходить и в твоих силах лишь волочить ноги, я себе приказывала: «Подполковник ты или нет? Вставай и иди!»
Через месяц после выписки снова была химия. Всего прошла тогда шесть курсов химиотерапии.
– Как шёл процесс восстановления? Сейчас как себя чувствуете?
– Год после операции все было нормально. А потом поехала в Уфу на обследование. Обнаружились метастазы в лёгких. Снова химия. В октябре прошлого года съездили в Уфу на операцию – кибер-нож. Её мы оплачивали сами. Сейчас прохожу таргетную терапию лекарствами. Она рассчитана на поддержание организма в целом и, по словам специалистов, действует точечно на раковые клетки. Как все это повлияет на текущую ситуацию, скоро узнаем. Но с метастазами в лёгких люди живут: один мужчина уже девять лет как.
Лечение длится до сих пор. Каждую вторую неделю – в больницу. Непросто, но ничего.
– Лена, вы говорили, что подполковники должны быть сильными. Но случались ли моменты, когда хотелось сдаться?
– Нет. Приедешь, бывало, с химии домой часа в два дня. А к шести вечера начинается приступ. Плохо так, что слов нет. Муж посмотрит на это и говорит: всё, больше не поедешь. Близкому человеку непросто наблюдать за муками. Хочется сделать так, чтобы они кончились. Это понятно. Но я отвечала: как не поеду? Конечно, поеду. Вот полегчает, и вперёд.
Ничего приятного в этом нет.
Никогда не забуду вкус и запах химиотерапии. Врачи удивлялись. Им кажется, что всё это не имеет запаха.
Но как только я переступаю порог отделения, чувствую его всем нутром. Только начинают капать, а во рту сразу становится неприятно. По венам химия идёт, физически это ощущаешь. Как покалывание какое-то, онемение. Никому не пожелаешь такого. Кто-то переносит химию терпимо, это индивидуальные особенности организма. У всех по-разному… Сейчас люди открыты к общению, ведут блоги о том, как они преодолевают сложности онкологии, делятся опытом, какими-то своими фишками. У одной блогерши, например, я узнала причину моих прыщей после таргетированной терапии. Она тоже прошла такую терапию, я ей написала, и она дала несколько дельных советов.
Сейчас – тихая радость внутри
– Я не афиширую болезнь, не жалуюсь. Не делала её публичной до сегодняшнего дня. У нас же глубинка, с чувством такта у людей сложновато. Идёшь по улице, встретил знакомую, и тебе в лоб задают вопрос: «А чё ты такая худая стала?» Не хочется ни оправдываться, ни отвечать, но каждый раз сталкиваться с таким своеобразным неравнодушием сложно.
– Ваша семья много пережила за это время. А что происходит с вами? Часто в стрессовых ситуациях, потрясениях человек понимает что-то важное… Были ли у вас какие-то открытия?
– Семья пережила невероятные дни. Когда всё началось, старшая дочь заканчивала 11-й класс. У неё ЕГЭ, мне бы её поддержать, а я валяюсь в тошнотном приступе. Она очень переживала, испугалась. Говорили, что шансы-то ничтожно малы с третьей стадией. Но я дочери внушала, что её главная задача сейчас – дать мне положительные эмоции, порадовать результатами экзаменов. С этим она справилась прекрасно. Сейчас – студентка третьего курса медакадемии. Сначала хотела стать онкологом, но пока ещё окончательного выбора не сделала. Учится на педиатрии. Что пережил муж и родственники – даже говорить излишне. Это было большим испытанием для всех. Младшей дочери было тогда пять лет.
По поводу открытия. Оно связано со значением денег в жизни человека. Мы же все работаем-работаем, нам деньги нужны. Чем больше, тем лучше. А когда заболеешь, осознаешь: здоровье не купишь ни за какие деньги. Вот здесь переоценка произошла мощная.
Меня часто спрашивают: а чего не работаешь, пенсия не такая уж большая. Могла бы и зарабатывать. Но я решила посвятить себя семье. Двадцать лет жила так: работа, дома ночью, старшего ребёнка не видела. А сейчас – есть пенсия и хорошо. Ну, на лекарства много уходит, на бензин тоже: часто на лечение езжу. А так… Тряпки? Уже не ценность. Украшения из золота? Тоже. На это уже не обращаешь внимания. Раньше бы мне, вероятно, захотелось уже и машину поменять. А сейчас – нет. Есть вот эта, на ходу? И хорошо. В дом что-то купить? Нет сейчас у меня такой потребности. Материальное нивелировалось.
Еще я с этой болезнью затормозилась. Раньше всё бежала куда-то. Сейчас суеты меньше стало в жизни.
Стараюсь не думать о том, чего ещё нет, не напрягать пространство. Уверена – Господь всё управит. Не смотрю телевизор, не увлечена фильмами. Перестала хохотать. Раньше много, наверное, было этого в моей жизни. Сейчас – тихая радость внутри.
И, возможно, очень важное произошло со мной. Именно в этот период жизни я нашла себя. Освоила старинное ремесло – ткачество.
Когда сажусь за ткацкий станок, ни о чем не думаю
Своего наставника по ткацкому делу, мастера Узей-Туклинского Дома ремёсел Надежду Родионовну Сидорову, Лена называет второй мамой. Ткачество, обучение и сам процесс – сейчас уже на профессиональном уровне – сравни второму рождению. Когда Лена садится за станок, она погружается в своего рода медитацию и признается, что в эти моменты не думает ни о чём.
Ткацкий станок стоит на втором этаже. Межлестничное пространство словно было для него и предназначено – аккурат по размеру. На нитях висит очередное изделие – необычайной красоты часть ковра. Традиционных дорожек а-ля «бабушкина полоска» соткано на нём великое множество. Были изделия и посложнее, «с наворотом». Например, однажды в интернете женщина написала Лене просьбу соткать для неё дорожку в гостиную из парчи. Ножницы ткань брали плохо, потому ленты пришлось нарезать паяльником. Помог муж. Андрей – полноценный участник всего процесса расцвета творчества супруги. Лена бесконечно ему благодарна:
– Когда встал вопрос о приобретении ткацкого станка, он вспомнил, что есть такой в его родной деревне. На чердаке дома. Ещё от бабушки остался. Привёз его, отмыл до новизны. Станок оказался идеальным. Собрать и привести его в рабочее состояние помогли мастера Дома ремёсел. А потом всё закрутилось. Андрей всегда при ткацком деле. И старые вещи помогает нарезать на определённую толщину «ниточки», и в клубок всё смотает.
А уж заправить станок без него точно не получится. Раньше на это уходило более трёх часов, сейчас управляемся за час.
За раз заправляется 11 километров нити. В процессе вдоль стены туда-обратно человек наматывает 11 километров. Я в этом процессе поддерживаю нить и считаю. Это целое искусство, ребус, который разгадает не каждый. И не дай Бог ошибиться в чём-то. Труд пойдёт насмарку, нужно будет начинать заново. Надо, чтобы ни одна нить не запуталась на пути до своего места назначения!
– А почему именно ткачество? Как вы поняли, что этого вам в жизни не хватало?
– Я в начале говорила, что после выхода на пенсию искала себя, никак найти не могла. А тут ещё болезнь. Но это, возможно, только усилило желание. Хотя сил иногда совсем не было.
И вот однажды, в День России, на центральной площади посёлка проходил праздник. Кроме всего прочего, творческие люди проводили различные мастер-классы. Мы туда пришли, и я обратила внимание на женщину за ткацким станком. Прошу мужа: давай подойдём. И так меня это очаровало, что-то ёкнуло внутри.
В этот день можно было попробовать самой поткать за станком. Я села, сделала под руководством той самой Надежды Родионовны несколько рядочков и поняла – точно моё. То, что я искала. Попросила Надежду Родионовну обучить меня. Показалось, что она отнеслась к моей просьбе немного скептически. Потому что, помимо желания, тут нужны усидчивость и понимание процесса.
Но я начала ездить на занятия в Дом ремёсел. Он находится в нескольких километрах от посёлка, в деревне Узей-Тукля. Не так далеко. Сначала ничего не понимала, но постепенно всё освоила. Наши мастера большие молодцы. Они ставят себе цель – возродить традиции ткачества не только на селе. Потому проводят тематические фестивали, обучают тех, у кого есть желание освоить этот процесс. И к ним едут отовсюду. А какие у них потрясающие изделия!
В этом году Надежда Родионовна готовит выставку к юбилею Дома ремёсел. Предложила принять участие ученицам. Я рада. Но вот сапожник, как всегда, без сапог – у меня ничего дома не оказалось.
Поначалу изделия уходили по родственникам, сейчас знакомые и просто люди через интернет просят на заказ. Конечно, это не заработок в прямом смысле. Если зарабатывать, нужно ставить совершенно другой ценник и работать день и ночь. Но для меня это – удовольствие, спасение и переключение от болезни на другую сторону жизни, творческо-созидательную. Потому сейчас я срочно должна соткать важный проект для выставки – убранство гостиной.
Лена показывает готовое изделие и при мне срезает его со станка. Говорит, что обожает именно этот момент – когда дорожка только сошла со станка. Недавно она придумала и начала ткать «пультяшницу». Это декоративная накидка на подлокотник дивана с карманом. Там будут «жить» пульты от техники. Следующий этап и другое изделие – уже в проекте.
Фото из личного архива героини
Читайте также:
Смотрите наши видео:
