«С ментальными нарушениями на кухню – вы серьезно?» Кафе, где работают и встречаются разные люди

Может ли кружка латте изменить отношение к таким людям и почему двери мастерских должны быть открытыми?

— Как отреагировали в Роспотребнадзоре, когда узнали, что в новом кафе будут работать люди с ментальными особенностями? 

— В Роспотребнадзоре нормально, мы туда только документы подавали. А вот в местах, куда с ребятами ходили делать медкнижки для трудоустройства, было много вопросов и скепсиса: «Вы серьезно? Люди с ментальными нарушениями на кухне?» Таких кафе в России до сих пор и нет, кроме «Времени перемен» в Махачкале и наших «Огурцов», потому что много сложностей возникает на этапе оформления документов. Но мы настолько убеждены, что это нужно делать, что нам не страшны эти сложности (улыбается). 

— Летом мы уже запустили кейтеринг, такое выездное кафе: сколотили в столярке деревянную будку, купили две профессиональные вафельницы в пупырку, наделали кучу лимонадов, взяли кофемашину и поехали по крутым музыкальным фестивалям — «Части света», STEREOLETO, «Знаки равенства». Ира, которая занимается у нас мероприятиями, — наше сокровище, пробила бесплатные входы на все фестивали, и мы бесплатно заняли точку. 

У нас самих тогда было много скепсиса, мы не понимали, как люди станут реагировать. Вот человек заходит в кафе, ему нужно выпить кофе, и тут стоит наш Максим и начинает варить. Реакция может быть очень разной, и мы думали, как быть готовым к ней. Но оказалось, что все нормально, разве что мы медленнее варили кофе (улыбается). Кто-то вообще не понимал, просто брал кофе с вафлей и уходил. Мы объездили так восемь фестивалей.

— Должна ли я думать, что и мой латте, и кружка, из которой сейчас пью, сделаны человеком с какой-то особенностью? 

— Ну, как вы будете думать — вам знать. Нам очень хочется доносить идею, что мы так или иначе равны, и каждый делает ровно то, что может. И когда мы будем позиционировать кафе, мы не станем в первых строках писать, что это социальный проект, инклюзивное кафе. Понятно, что будут публикации в профильных СМИ, которые скажут, что «Огурцы» — немножечко такое место (улыбается), но в целом позиция «Простых вещей» как мастерских и позиция этого кафе — в том, что мир разный, люди в нем разные и нет какого-то такого придыхания: «О-о-о, эту кружку сделал такой человек!», но нет и жалости. Этот кофе сделал Макс, а этот — Люба, и он одинаково вкусный. 

— А вы не боитесь каких-то неожиданных ситуаций, когда человек зайдет с улицы и, возможно, удивится?

— Возможно, но здесь с каждым человеком с особенностью будет работать профессиональный мастер-бариста, администратор — наставники, которые в любой момент смогут подойти. Важно сохранять баланс, чтобы любая спорная ситуация могла решиться. 

Но на самом деле я этого совершенно не боюсь. Наши мастерские открыты почти два года, и к нам очень часто заходят просто люди с улицы, жители района, как будто в магазин — на двери написано «Здесь можно закупить подарки». Иногда прям со входа видно, что человек не готов к информации, кто здесь работает, и можно просто сказать, что это обычный магазин. Как раз наша одна из задач — сделать все качественно и на уровне.

— Чтобы не покупали продукцию из-за жалости? 

— Ну конечно. Это совершенно не то чувство, которое к людям надо испытывать, как мне кажется. Идея в том, что ты берешь эту кружку и сначала думаешь: «Какая классная кружка!» Потом, может быть, тебе расскажут, кто ее сделал. Но первое твое впечатление — «крутая кружка, сделанная вручную, хорошие цвета выбрали». Чтобы не было такого: «Ой, кажется, она такая кривая, потому что ее сделали какие-то странные ребята» (смеется). У каждого предмета у нас есть свое название: кружка «Красота», кружка с пупырками, кружка с пальцем. 

— Кто их придумывал? 

— Сами собой рождаются. Первую кружку слепили и долго на нее смотрели, и я говорю: «Ну это же просто красота!» А когда возьмете кружку с пупырками, сами поймете, почему она так названа.

— Посмотрела афишу мероприятий в мастерских за последние два месяца: «Вечеринка проекта “День Тома Сойера”», вечер вдохновляющих историй от программы «Учитель для России», встреча с основателем фестиваля про веганство, экологию и социальную справедливость, концерт музыкального дуэта, кинопоказ фильма «Мамочка» Ксавье Долана, дискуссия о проблеме сексуального насилия. Кому пришла идея проводить все это в мастерских? 

— На самом деле это наша первоначальная идея. Когда мы открывали мастерские, понимали, что нам нужно максимально привлекать людей, чтобы в это место приходили, даже если никого из ребят нет на занятиях. Просто чтобы человек знал, что в городе есть такое пространство. Но чтобы он туда пришел, ему надо предложить массу разных вариантов — вечером распивать винишко, смотреть кино или общаться с антропологами. 

— И это тоже про инклюзию? 

— И это тоже. Это про расширение сообщества. Я называю его «пассивным сообществом» — люди, которые никогда с особыми людьми не общались, не знают про них и боятся. И мне кажется, это место должно быть местом притяжения. Это наша цель. Хотя иногда мне кажется, что оно уже такое (улыбается). 

— Такая открытость всем для вас принципиально важна? 

— Для нас это основной критерий. Он как раз про цель оповещения, информирования всех, что люди разные. Почему мне пришла идея заняться мастерскими? Раньше я занималась детьми с особенностями, а потом узнала, что существуют еще и взрослые, и для меня это был шок. 

— Пришла на практику в колледж, и для меня действительно был шок, что дети, с которыми я вожусь на ковре, вообще-то вырастают и становятся 30-летними огромными мужиками, но все их проблемы остаются с ними. И мы ничего про них не знаем. Мы только знаем, что, если в вагоне метро увидишь такого человека и он начнет себя как-то странно вести, лучше перейти в другой вагон.

И задача «Простых вещей» — даже не как места, а как сообщества — сделать эту встречу. Просто так мы нигде не можем начать это общение — такие люди редко выходят куда-то, для них это довольно стрессовая ситуация. И этот критерий открытости позволяет справиться с этим страхом. 

И когда я зашла в колледж, увидела утопическую картину: все сидят в комнате, работают, делают красоту, невероятно круто, но это закрытое учреждение, и я смогла пройти туда только по своему пропуску на практику. И в этом вся сложность — существуют места, где людям помогают, но не все могут позволить себе свободно впускать других людей. К нам же человек может просто зайти и попить кофе или чай. 

— Насколько такой формат, на ваш взгляд, вообще перспективен для развития? 

— Мне кажется, это очень естественный формат, и чем он естественнее, тем гармоничнее впишется дальше. Не когда мы специально придумываем, что пойдем встанем на Невском и будем говорить всем: «Обнимись с ним» — это странная тема. Мы открыли кафе, силком людей сюда не затаскиваем, а говорим: «Ребят, у нас классный кофе, очень вкусная еда, хотите — приходите». Можно просто поесть и при этом уже начать взаимодействие, уже попасть в пространство инклюзии. 

— Но все-таки может ли эта кружка перевернуть мое представление об особых людях? 

— Может, и не успеет, но вы уже сделали первый шаг. Наверняка, когда вы знали, куда идете. Может, кто-то ничего не будет знать. Вчера я сидела здесь до самого позднего вечера, и зашли ребята, которые живут в этом доме: «О, будет новое кафе, круто!» Мы говорим: «Да, кафе, вот возьмите информационный буклет, там написано про наши мастерские». Но для людей «Огурцы» могут быть просто классным местом без всяких мастерских, и возможно, на десятый раз они увидят, что что-то происходит по-другому.

Когда мы в мастерской сдвигаем пять столов в одну большую линию, садятся волонтеры, педагоги и ребята и все вместе начинаем есть, ты думаешь: какая разница, что с этим человеком, если он ест макароны с кетчупом и я их ем. Его особенности — это же такая ерунда.

Работа — не привилегия и не билет в космос

— Кто придумал для мастерских слоган «Дело есть каждому»? 

— Это была долгая работа (улыбается). Слоган появился где-то через три месяца после открытия, и у него двойное значение. Конструкция фразы в контексте мастерских, кажется, только про труд, но на самом деле она и про равнодушие: есть такая поговорка «мне есть до этого дело». Мне есть до этого дело, и каждому до этого есть дело. 

А если говорить про трудоустройство… Мне кажется, человеку важно быть принятым и делать что-то, что было бы еще кому-то нужно, кроме него самого.

И если при этом умудряется работать там, где ему нравится — это вообще отлично. 

— Где вы нашли ваших мастеров? 

— С самого начала, когда мы были не самой понятной командой молодых специалистов и про нас никто не знал, мы открыли собеседование, писали в СМИ и коррекционные школы. Первых ребят звали и ждали: «Спасибо, что пришел!» И обычно ребята или их родители звонят заранее и договариваются о встрече. 

А был у нас такой Сашка, который пришел без предупреждения, когда у нас вовсю шел ремонт. Это была середина февраля, мы красили стены, мебель еще была замотана в пленку, я ходила в трениках и шапочке с валиком, и тут открывается дверь и заходит парень, и я понимаю, что, кажется, это наш персонаж. «Я слышал, что у вас мастерские открываются. Можно я буду к вам ходить?» И Саня смелый такой, так прийти — не самая простая задача.

— Я специально не задаю никаких психологических тестов, потому что мне важно в принципе понять, насколько человек комфортно себя чувствует в незнакомой среде и как может реагировать на новые задачи. Кладу перед ним лист и прошу нарисовать дом. А понятие дома очень же абстрактное. Кто-то рисует квадрат и крышу треугольную, кто-то квартиру сверху. И в этом очень простом задании можно понять, насколько человек открыт тому, что какая-то доселе неизвестная ему Маша дает задание. Дальше смотрю, какие цвета человек выбирает, но это уже вторично — если первоначально он готов взаимодействовать, дальше можно его брать и заниматься.

— Были те, кто не подходил? 

— Бывает, что человек в данный период времени совершенно не готов работать. Мы не берем ребят, у которых есть сложное поведение, открытая агрессия и аутоагрессия — людей, которым нужен индивидуальный сопровождающий. 

— Тяжело им отказывать? 

— Раньше у меня просто сердце разрывалось. А сейчас придумала схему, что сначала очень долго разговариваю с родителями и что-то отмечаю для себя. Стало чуть-чуть полегче, у нас появился лист ожидания. Везде есть ограничения по количеству мест, ресурсов, и если мы возьмем к себе всех, очень быстро закроемся. Сейчас у нас максимальная емкость — 50 человек. За счет открытия кафе можем взять еще пару. 

— Мастера знают, что это работа, а не просто кружок? 

— У нас в мастерских сейчас занимается в общей сложности 50 человек, и из них, наверное, половина — люди, которые понимают, что ходят на работу. Для многих «Простые вещи» остаются каким-то досуговым местом как раз потому, что они действительно не могут встроиться в рабочий процесс, сейчас им нужно чуть больше времени, они слишком быстро устают. Мы таких людей тоже к себе берем, у нас нет такого требования, что за час ты должен слепить 10 чашек, а если не слепил — ну все, иди (улыбается). Таких ребят мы стараемся просто социализировать, а тех, кто именно работает, стараемся всячески развивать в профессиональной среде. 

— А как вы понимаете, что им нравится эта работа? 

— Они остаются с нами, они хотят узнавать что-то еще. В кафе мы приглашали несколько человек сначала просто приходить, пробовать работать, и есть те, кто готов приходить и учиться на кухне и баре, разговаривать с гостями, ездить на мероприятия. А есть те, кому в мастерских комфортнее, и они говорят: «Ну, я могу два раза в неделю ходить в кафе, а остальное время буду в мастерских». У нас в мастерских есть расписание, и каждый человек на него влияет: если кому-то нравится лепить и рисовать, он может составить себе график в соответствии с этими занятиями. 

Еще есть правило: если ты какое-то время лепишь для мастерской, потом можешь сделать что-то для себя и забрать домой. И вот наша Катя, которая, кстати, будет работать в кафе, лепит свои оригинальные изделия, уникальные сервизы, правда, ничего не забирает. И у нее всегда есть маленькие керамические зверятки, например, масленка, а на ней сидят белки. Катя всегда очень любит рассказывать про этих зверей — для нее это воображаемые друзья, целый мир в голове. И она рада, когда есть возможность что-то такое полепить, а кружки для нее стали уже обыденным делом. 

И мы стараемся развивать навыки ребят. Например, раньше у нас была только графическая мастерская, где занимались черно-белой графикой. А сейчас ребята ездят в арт-студию и рисуют на мольбертах красками. Это уже следующий уровень искусства, это не просто картинки, которые мы потом переводим на чашки или печатаем на блокнотах. Я надеюсь, что рано или поздно мы попадем на крутые выставки с этими картинами.

— А цели такие есть? 

— У каждой мастерской есть своя цель, но у всех — выйти на максимальное самообеспечение за счет продажи продукции, и мы просто ищем разные пути. При этом хочется выходить на какой-то серьезный уровень, чтобы наша продукция продавалась в классных магазинах.

— То есть вы выходите на уровень социального бизнеса? 

— Поначалу было очень сложно это просчитать, с учетом того, что мы открывались на деньги гранта и у нас была господдержка, и в целом начало такого дела не самое простое (улыбается). Но сейчас уже процентов на 60 мы прикрываемся за счет продажи собственной продукции. Кафе, например, в принципе задумывается как предприятие, которое будет полностью себя обеспечивать и поддержит наше главное направление, в нем мы будем стараться выстроить нормальные бизнес-процессы, и я сейчас много читаю на эту тему.

— Вы сами бы хотели работать в таком кафе?

— Ой, я бы все бросила и пошла работать на бар, но мне не разрешили (смеется). У всех есть свои задачи, и мои немножко другие. Но у меня есть опыт работы в кафе — какое-то время работала в сети «Циферблат», а в 18 лет с подругой создала свое кафе в Рязани, открыла ИП, но это были такие… подростково-амбициозные игры. Но уже тогда я работала как сопровождающий психолог с детьми с множественными нарушениями развития и периодически как методист выстраивала работу со специалистами, и у нас была идея в этом кафе делать инклюзивные мероприятия. 

— Почему вы выбрали работу именно с особыми людьми? 

— Где-то в 9-м классе я ходила в школу дополнительного образования в Калуге и решила: супер — стану психологом, но эта специальность не самая популярная в небольших городах, знакомые говорили: «Кому сдались эти психологи?» И я тогда подумала, что было бы здорово стать психиатром, но тут кишка моя была тонка (улыбается). Я побоялась установления диагнозов, распределения медикаментов, и узнала, что бывают какие-то другие психологи на грани психиатрии и помощи человеку, и перестала задумываться, кем мне стать, подала документы в три московских вуза и выбрала лучший. 

— До университета у вас был какой-то опыт общения с особыми детьми? 

— Нет, первое взаимодействие было в институте.

Сейчас в Калуге уже появляются места, где такие люди могут получить и работу и досуг, но на тот момент ничего такого не было, хотя в Москве уже работали крупные организации «Центр лечебной педагогики», «Даунсайд Ап». И меня привлекала работа на стыке педагогики и психологии, и как раз «Простые вещи» — такая понятная работа, которая, мне кажется, приносит явную пользу. Таким людям нужна реабилитация, общение, человек, который их понимает и знает, какие им подойдут занятия и задания. И это совершенно другой уровень общения. 

Те ценности, на которых мы основываемся в «Простых вещах» — в общении между собой, с волонтерами и ребятами, очень универсальны, и я надеюсь, когда мы все выходим за пределы мастерских… по крайней мере я стараюсь сохранять это отношение к миру в целом и иногда думаю: как люди вообще в других местах работают, хотя я раньше сама работала много где. 

— А какое это отношение? 

— (задумывается) Это такое в широком смысле ненасилие. Есть ощущение, что со всеми можно договориться и понять поведение человека. Даже если он ведет себя вызывающе, хамит — это на самом деле связано с тем, что ему не очень хорошо в этот момент. Когда человек рад и счастлив, он не будет хамить и толкаться в метро — если мы нарушаем границы другого человека, нам самим с собой не очень. 

У нас работает Никита — высокий статный молодой человек, который при знакомстве подходит к человеку очень близко и начинает задавать кучу вопросов: как тебя зовут, ты замужем, сколько у тебя детей, когда ты родилась, ты была в Испании, в Италии, может быть, ты читала Пушкина, Лермонтова и дальше понеслась. И человек, впервые столкнувшийся с такой ситуацией, может отвечать, если готов, а может и напугаться.

— Наверное, я бы тоже растерялась.

— Ну да. И мы долго думали, как быть с таким восприятием знакомства у Никиты, и у нас появился термин «личное пространство». Одна из наших волонтеров Вика донесла эту информацию: «Слушай, Никита, вообще-то люди разные, у человека есть личное пространство, и задавать ему всякие вопросы не очень хорошо. Давай как-нибудь по-другому». 

Месяца полтора он носился с этим термином, как с первым яблоком, которое надо понюхать и попробовать. Сейчас Никита по-прежнему может очень близко подойти и начать общаться, но ему достаточно напомнить, что есть личное пространство, и он отходит. 

И в этом тоже наша какая-то понятная мысль: «Я уважаю тебя и твой интерес ко мне, но мне сейчас комфортно и я, в честности с собой находясь, рассказываю тебе, что есть личное пространство». 

— У вас совсем не бывает конфликтов при таком подходе? 

— Бывают, конечно. Мы вообще ни разу не святые, просто стараемся изо всех сил, чтобы нам всем было комфортно.

Возраст, команда и чудеса

— Вы успеваете общаться с мастерами при всех своих руководительских делах? 

— Сейчас я не очень часто с ребятами взаимодействую, но в какой-то момент поняла, что мне нужно хотя бы один день в две недели находиться в мастерской полностью и больше ничего не делать — не брать компьютер, не заглядывать в телефон, а просто заниматься только с ребятами, слушать их, смотреть, разговаривать. 

Вот сегодня забежала в мастерские на три минуты — надо было для кафе забрать три футболки, и все такие: «Маша! Здравствуй!» Никита подходит: «Личное пространство?» — «Да, дружище, прости, надо бежать». Я нахожусь с ними в контакте, но мне его часто недостает.

— В 25 лет возраст мешает или помогает быть менеджером? 

— Не мешает и не помогает, если честно. Я чуть ли не младше всех в нашей команде, и это на самом деле не важно. Недавно я пошла учиться в школу профессиональной филантропии фонда «Друзья», и на занятии было обсуждение поколений Х и У, что вот, есть такие 25-летние ребята, наше будущее, они рано или поздно доберутся до некоммерческого сектора, а я сижу и думаю: «Та-а-ак, пора валить» (смеется). 

Сектор действительно постарше, но работаем в каком-то своем ритме и направлении, и часто люди из больших фондов совершенно не понимают, как: например, сначала мы запускаем краудфандинг, а потом садимся считать смету. Но мы просто верим, что все будет хорошо, и эта глубокая уверенность не останавливает нас. 

— Откуда она у вас? 

— У нас очень классная команда, и каждому человеку, который здесь работает, проект очень важен, у каждого есть своя личная история и мотивация. Если бы я была одна, долго бы это все не продержалось. 

Благодаря посту Шуры Буртина (журналист и друг Маши в фейсбуке рассказал о «Простых вещах» — прим. ред.), у нас появились деньги, чтобы еще кого-то взять в административную команду, ведь первоначально было шесть мастеров и я в качестве повара каждый день готовила обед. Но потом все разрослось, что уже и не до обедов (смеется). 

Хотя когда мы только открывались, я не представляла, что «Простые вещи» меньше чем за два года станут такими весомыми и большими, в том числе и по нашему влиянию на жизнь людей, с кем мы работали. Нас стало больше слышно, больше людей про нас знают, и эта глобальная цель, что общество начинает иначе относиться к другим людям, начинает решаться лучше. Хочу, чтобы как можно больше людей не боялись и могли похвастаться своей кружкой «Красота», чтобы это стало определенным хайпом — помочь людям и принять их в таком формате. 

— А вы сами выросли, изменились за эти два года? 

— Я… очень взрослая какая-то становлюсь, хотя мне часто говорят, что надо быть немножко поструктурнее, планомерно действовать, а у меня очень много импульсивных решений, но за счет того, что мы работаем в команде, эти решения перепроверяются несколько раз и только потом выходят в свет. 

Но я сейчас в каком-то таком состоянии, когда понимаю, что я очень на своем месте — все, что происходит — это очень как надо, и люди, которые меня окружают, — это те люди, с которыми я готова провести всю жизнь. 

— У вас есть какой-нибудь рецепт, как почувствовать направление, куда двигаться? 

— Я иногда спрашиваю себя, насколько мне комфортно: и если есть хоть малейшее сомнение в каком-то действии или событии, то либо отказываюсь от этого, либо стараюсь минимальными усилиями в него зайти. Главное — не сомневаться, короче говоря. Как правило, все решения, которые должны происходить, происходят очень просто. 

Например, с этим помещением для кафе все было очень просто. Когда мы начали искать помещение в центре Петербурга в аренду, поняли, что нам никаких денег и сил никогда не хватит и оборудовать, и подготовить к запуску. Но потом все заворачивается и получается. Про нас узнали ребята из «Хачапури и вино», у них здесь раньше было первое кафе, и его закрыли на перезапуск. Искали команду, которая была бы близка им по духу, чтобы передать аренду и все наполнение. Мы встретились и поняли, что все получится. Помещение мы снимаем по коммерческой ставке, но ребята передали нам часть оборудования и контакты поставщиков. Так гораздо легче было начинать.

— Мне кажется, что чудеса происходят с теми, кто к ним готов и кто просто делает все честно. Если бы мы где-то кого-то пытались обмануть, вряд ли бы столько людей захотели нам помочь — неправду же очень видно всегда.

Помню, как в прошлом году осенью позвали ребят после каникул — все пришли, и в мастерской перегорели лампочки. И последним толчком в моем отчаянии стало то, что засорился и сломался унитаз, потому что мы туда сливаем воду с краской. И думаю: «Ну что за дела? Где мы возьмем столько денег на ремонт?» И я написала пост на фейсбуке — единственный раз, когда просила на что-то конкретное: «Ребят, я больше не могу: нам нужен сепаратор — ящик с перегородками, который стоит тысяч 30». Это была очень критическая точка моего состояния, но очень честная, и так оно и работает.

Надо делать дела

— Почему вы все-таки выбрали Петербург? Такие мастерские наверняка смогли бы успешно открыть и в Москве. 

— В Москве я работала в одном фонде, при котором были мастерские, но иногда проще сделать все с самого начала, чем перестроить систему, уже работающую несколько десятков лет. Вообще идея открыть мастерские появилась у меня курсе на третьем института, я даже училась в каком-то акселераторе социальных проектов.

В какой-то момент мне просто захотелось из Москвы переехать в Питер, мне он гораздо больше нравится, здесь как-то поприятнее. Я осталась на удаленке в «Планете» (Маша работала руководителем благотворительных и социальных проектов — прим. ред.) и выписывала для себя перечень организаций, куда хотела подать резюме, и студия «Да» была одной из таких. Потом мы вместе создали «Простые вещи». И я столько людей узнала за эти два года жизни в Питере, сколько в Москве за шесть лет не знала. Много пересечений с активистами и другими организациями, это очень развивающая среда, где люди занимаются крутыми вещами. 

— Как ваши близкие отнеслись к такому жизненному повороту и новому делу?

— Мама подписалась на рекуррентные платежи (улыбается). И потом я написала пост «Моя мама подписана, а ты?» — и он принес нам больше средств, чем просто просьба. Мама несколько раз приезжала, общалась как волонтер с ребятами. Она следит за новостями в соцсетях и периодически жалуется, что я не присылаю фотографии из кафе, или говорит: «Маш, у тебя одни джинсы, что ли?», «Маш, давай другие кроссовки, уже как-то несолидно». 

— У вас есть какая-то другая жизнь, помимо работы? 

— (задумывается) Это очень большая часть моей жизни. У меня недавно появилась собака, она заняла вторую часть. Есть люди, с которыми общаюсь. Езжу домой периодически. Купила абонемент в бассейн на год. В общем, стараюсь. 

Иногда бывает, что я всей головой здесь и больше нигде, но иногда надо что-то делать еще. Теперь каждый месяц буду уезжать учиться в Москву, хотя поначалу казалось, что это тоже про работу, но оказалось, что все-таки другая среда. 

— Вы планируете когда-нибудь вернуться в Москву? 

— Может, мы бы открыли там дочерний проект, но хочу жить и иметь дом здесь. Понятно, что на этом кафе, скорее всего, мы не остановимся, но сейчас нам важно сделать, чтобы здесь все было устойчивым, чтобы приходили люди, беседовали, заказывали тортики, очень крутые, кстати. Чтобы все это зажило.

— Успех в жизни для вас — это что? 

— Не знаю… я про все это не думаю. Когда меня зовут на какую-то премию или форум, я так не хочу никуда ехать. Мне, наверное, совершенно не нужно признание, фамилия в списке победителей. Я к этому отношусь типа «Ну, о-о-ок», но никогда не пишу заявки сама. Надо делать дела. 

После поста Шуры Буртина обо мне стали узнавать, у меня было полторы тысячи сообщений от людей, которые с восторгом отнеслись к мастерским, и я совершенно не знала, что с этим делать, как реагировать, отвечала: «Подписывайтесь на «Простые вещи», приходите к нам волонтером». Это же дело, которое мы все вместе делаем, и любая победа происходит, потому что мы так вместе собрались в команду, потому что крутые художники придумали классные кружки — это огромная работа всех. 

— Как вы сейчас воспринимаете какие-то неудачи?

— Всегда что-то может пойти не так. Когда мы отдаем какой-нибудь большой коммерческий заказ и нам типография не успевает распечатать открытки или мы сами не отправили макет вовремя — сами виноваты. И ты звонишь заказчику, начинаешь извиняться или сам едешь отправляешь доставку ночью. Но когда унитаз начал протекать и лампочки перегорели, было очень грустно. 

У нас есть Аня, которая занимается продажами и налаживанием коммерческой части, и каждый раз, когда появляется критическая ситуация, она говорит: «Ну это же задача, ее надо решить».

Бывают какие-то такие затяжные периоды, когда совсем ничего не хочется делать, но они довольно быстро проходят. Меня очень заряжает то, что здесь происходит. После двухнедельного отсутствия захожу в кафе и говорю «Ничего себе!»: в туалете раковина, которую слепили в керамической, на полке «наполеон» без молока и яиц, который самый вкусный на свете «наполеон». И я хожу и радуюсь. 

— Могли бы представить себя на другом месте, допустим, в госсекторе? 

— Сейчас я вижу свою роль в том, чтобы показать альтернативные варианты жизни особых людей. Не идти туда наверх и решать. Мне гораздо комфортнее что-то делать с ребятами, общаться, есть «наполеон». На всех уровнях должны быть свои люди, и я лучше на этом уровне побуду (улыбается). 

На самом деле статусность совершенно не важна для меня. Амбиции в том, что мы ставим какие-то задачи и цели, которые кажутся ну совсем сумасшедшими, и начинаем это делать. И хочу, чтобы мне в этом деле было хорошо и спокойно.

Фотографии из архива “Простых вещей” и Маши Грековой

Читайте также:

Искусственный интеллект поможет выявлять у детей аутизм

Люди стыдятся расстройств психики. Из-за этого мир теряет триллионы

Медицинские сенсации, которые оказались обманом

Смотрите наши видео: