«Рак груди не возникает от удара!» О чем думает онколог-маммолог во время операции

Нужно ли бояться новообразований в молочной железе, возникает ли рак от удара? Почему реконструкция груди – любимый этап работы доктора, зачем он звонит пациенту просто поболтать и почему врачу нельзя без инстаграма, – рассказывает петербургский хирург-онколог и маммолог Дмитрий Красножон.

– Можно ли ожидать, что рак молочной железы будут лечить без хирургии? 

– Сегодня хирургия свое место в онкологии не утратила, но мнение, что рак можно будет полностью вылечить с помощью лекарств, имеет под собой факты: появляются новые таргетные препараты, которые действуют прямо на опухолевую клетку. Здоровые клетки при этом от такого действия практически не страдают. Думаю, надо стремиться, чтобы все обходилось без хирургии: грубо говоря, ввели лекарство и человек выздоровел. Я за это. 

– А чем тогда вы будете заниматься? 

– Я прежде всего онколог, а не хирург, моя основная задача – комплексное лечение рака молочной железы и, конечно, диагностика.

К сожалению, «мультидисциплинарные команды», на мой взгляд, в России еще очень плохо работают, если работают вообще. Сегодня пациент проходит этапных специалистов – хирурга, химиотерапевта, радиолога – и зачастую даже не знает, кто его лечащий врач, зато слышит фразу, которая все обнуляет и, кстати, которую категорически нельзя говорить: «Вам там все расскажут». «Мы сделали операцию, все хорошо, дальше вам расскажут», «Мы провели химиотерапию, дальше вам все расскажут». А дальше никто ничего не рассказывает, а уж про чувства человека так и вовсе могут забыть. 

Получается, что доктора больше сбиваются на техническую работу и лечат не больного, а болезнь. Еще более дурная тенденция, когда лечат не больного и не болезнь, а исключительно место проявления этого заболевания. Это совсем неправильно. 

Так что я буду онкологом и дальше. На разных этапах с моим пациентом могут работать другие специалисты, но ведущий все равно я – от начала до реконструкции молочной железы и наблюдения. 

– Что вас как лечащего врача сейчас больше всего интересует? 

– Качество жизни пациентов с диагнозом «рак молочной железы» – пожалуй, самый острый для меня момент. Исследований тут немного. И, к сожалению, наши представления о качестве жизни пациентов с диагнозом «рак молочной железы» (причем это касается и России, и Европы) – стереотипные, а иногда еще и причудливые.

Я не согласен, что стандарты могут быть применены везде и всегда, потому что нет стандартных людей. Допустим, мы говорим, что если женщине сохранить грудь, то хорошо. Вот не факт. К сожалению, опыт подсказывает, что мы сохраняем грудь, а у части пациентов потом в ней могут возникать какие-то воспалительные процессы, уплотнения, их надо наблюдать, женщина постоянно находится под прицелом врачей, каждые три месяца делает УЗИ, волнуется, у нее резонно возникает вопрос: эти уплотнения – все-таки рецидив или нет? Есть исследовательские работы, которые говорят о том, что страх женщины перед операцией велик, но когда грудь удаляют, ей становится гораздо комфортнее. 

Вопрос качества жизни надо исследовать, причем оценивать у каждого пациента, а не формально – есть прогрессирование или нет, есть рецидив или нет. Поэтому я сторонник нормальных консультаций, когда можно поговорить с человеком и спросить: «Как вы живете, чем занимаетесь?» Не все же сразу раскрываются. Но на это прицел надо делать. Может, кто-то ответит: «Вы знаете, мне от вашего лечения помереть только хочется». 

К качеству жизни относятся серьезные вопросы – вопросы репродукции и реконструкция молочной железы. Одной моей пациентке 65 лет, выглядит хорошо, сначала пришлось удалить молочную железу, а потом проводить дополнительное лечение. При очередной встрече она говорит мне: «Дмитрий Андреевич, даже не знаю, восстанавливать грудь или нет…» А я в ответ: «Ольга Николаевна, конечно, восстанавливать. Вы же видная женщина!» – «Но мне вот 65 лет». – «А вы краситесь для кого?» – «Для себя». – «Вот и грудь надо тоже восстанавливать для себя».

– Насколько вообще сложно реконструировать молочную железу? 

– Тут хирургия достаточно простая для тех, кто проработал больше десяти лет. Это не такая сложная область, как абдоминальная (органов брюшной полости – прим.ред.) и торакальная (органов грудной клетки – прим.ред.) хирургия. И если женщине провели лечение, при котором не было лучевой терапии, то в принципе методика реконструкции относительно проста. Первую такую операцию я делал три часа, а сегодня сделал за 30 минут (улыбается). Я очень много учеников взрастил, потому что даже в самых умных книгах не всегда пишут про особенности. Многие хирурги хитрят, все секреты не раскрывают. Я секретов не держу, люди могут приходить ко мне и учиться. Что умею, всему научу. 

Наверное, самое сложное – достичь симметрии молочных желез, ведь есть здоровая молочная железа, чаще всего она далеко не идеальна, и с этим надо что-то делать. У нас целые секции на конференциях созываются на эту тему, потому что достаточно сложно, с одной стороны, восстановить грудь, а с другой – привести в такое же состояние, как первая. К тому же лучевая терапия оказывает сильное повреждающее действие на ткани. 

– О чем вы думаете во время реконструкции? 

– Что мы сделаем красивые фоточки (смеется). 

– Правда? 

– Смотрите, 90% работы я у человека что-то отнимаю, огорчаю: пришел человек, у него шишка, «У вас опухоль, подозрительная на рак», сделали пункцию, подтвердился рак. Понятно, что все надо сообщать мягко, но каждый раз это какие-то неприятные вещи: «Вам нужна химиотерапия», а от нее у человека выпадают волосы, ему плохо, дальше «Вам нужно удалить молочную железу». В диспансере настолько нервная обстановка, что становится плохо физически. Все лечение связано с утратами.

Конечно, глобально на всех этапах мы что-то даем, но формально не так. И когда делаешь восстановление молочной железы, самому приятно – это же тоже очень важно для врача. Часто бывает такое: после реконструкции приходит женщина, у нее и белье новое красивое, и огонек в глазах. И мы ставим точку в лечении. 

Травмы груди называю «знаками Бога» 

– Недавно в инстаграме вы опубликовали фотографию молочной железы с тяжелой формой заболевания. И меня, как и многих ваших подписчиков, это удивило: как человек дошел до такого состояния и получится ли в таком случае ему помочь? 

– Я только начал изучать инстаграм, чтобы представлять себя там как врача: поменьше личного, побольше ориентированного на пациентов, и еще прощупываю аудиторию – что им интересно, что нет, где начинает зашкаливать. И прихожу к выводу, что по большому счету хирургия, эта обнаженная часть медицины, людям не очень-то интересна – она страшна, да и не нужна. Как ни странно, самый большой отклик все равно получает еда. 

А тот случай тяжел не с точки зрения хирургии – я быстро прооперировал. Здесь самое сложное – как этого пациента запущенного быстро убедить в том, что нужна не только операция, но дополнительное лечение потом. 

У меня есть молодая пациентка, ей вовремя диагностировали опухоль, и после консилиума я ей сказал, что с операции не стоит начинать, так как опухоль агрессивная – обязательно нужна химиотерапия. Она в ответ: «Нет, не хочу». И все. Вообще отказ от лечения пишут многие, два раза в месяц точно есть такие пациенты. Через год эта женщина присылает фото: у нее огромная опухоль, распадается. И мы решаем проблему уже хирургически, а потом снова говорю: «Вам все равно надо проводить дальше лекарственное лечение». Она в ответ: «Да-да-да», я еще раз пытаюсь зацепить, но она на своей волне, и сейчас у нее опять рецидив… 

Но в моей профессии нет места осуждению – нельзя осуждать, надо помогать.

Я почти уверен, что в случае этой пациентки, если бы мы сразу провели химиотерапию, то больше никогда не встретились бы. И вот это сомнение, все ли ты сделал, чтобы человека убедить, остается. Если пациент не принял твою сторону и лечится каким-то образом сам, значит, мы что-то не доработали. 

– А что вы обычно делаете в таких ситуациях? 

– Объясняешь человеку, что есть период мнимого благополучия – он может растягиваться на годы, и тогда человек чувствует себя хорошо, его ничто не беспокоит, и он считает, что все само пройдет. Но, к сожалению, этот период когда-то закончится, и тут важно понять: сможем ли мы помочь? При раке молочной железы мы можем помочь даже в запущенном случае.

– То есть сегодня мы можем уверенно говорить, что рак молочной железы не приговор?

– Конечно! Тема до сих пор табуирована, многие люди сильно не афишируют, что переболели, и у нас, к сожалению, нет культуры пациентских сообществ, поэтому зачастую успехи в онкологии не видны и не слышны. Тем не менее в последние годы произошли огромные прорывы в гормонотерапии и иммунотерапии. Помню, когда я пришел в отделение после ординатуры, считалось, что если при раке молочной железы есть метастазы в головной мозг, то пациента можно отправлять на симптоматическое лечение, другими словами – умирать. Сейчас появился гамма-нож, и даже такие пациенты живут. Да, не радикально дольше, 2-3 года, но не 2-3 месяца. 

Как-то послал пациентку на КТ в непрофильную (неонкологическую) поликлинику, и рентгенолог спросил ее: «А зачем вам это, ведь уже метастазы в легких!» То есть у человека с 80-х годов осталось и прочно укрепилось понимание, что все, это смерть, но это не так! И новых препаратов очень много! Конечно, тема полностью не закрыта, но человек может войти в длительную ремиссию и может умереть от другой болезни или от старости. Сейчас в инстаграме я часто прошу пациентов, которых давно лечил, написать о себе, для того чтобы другие читали и видели, что излечение действительно возможно. 

Правда, человек со здоровой психикой не будет постоянно читать истории о болезни. Хотя многое зависит от личности. Вот Анджелина Джоли сделала профилактическую ампутацию груди – всех заинтересовало. 

– У вас стало больше пациентов после этой новости? 

– Очень много. Джоли спровоцировала огромную волну диагностики, и надо бы ей отдельную премию дать за это, вообще-то серьезный подвиг об этом сказать. И люди, у которых родственники болеют теми или иными злокачественными опухолями, стали делать генетические тесты, узнавать, есть наследственная форма или нет. 

– Что вы обычно рекомендуете делать в случае наследственной формы? 

– Вопрос тонкий… Как я вижу: если есть два кровных родственника с раком молочной железы или раком яичников в любом сочетании, рак молочной железы до 35 лет, рак молочной железы у мужчин или рак и правой, и левой железы – есть показания к исследованию на наследственную форму. Сейчас во многих учреждениях делают такой анализ всем заболевшим, но не могу с этим согласиться: на его взятие, конечно, должно быть согласие, потому что информация может дойти до родственников, а они могут и сказать: «Ну, всех нас заразила!» Хотя все должны вроде понимать, что это генетика и она не зависит от нас. 

У меня лечилась пациентка Виктория, ей было тридцать с небольшим лет, мы обнаружили наследственную форму и решили, что надо сказать об этом маме. Мутация может проявляться и так, что сначала заболеет внучка, потом мама, а потом бабушка. Но не все хотят жить с мыслью, что есть 80% вероятности заболеть. 

Мы такие профилактические операции делаем, но они не всегда безобидно проходят для пациентов – бывают рубцы, онемение… И такие операции платные, а это хирургия дорогостоящая. 

Поэтому надо с человеком посидеть, подумать, насколько это нужно или не нужно, убережет или не убережет. И это же интимная зона, некоторые вопросы на первой консультации с ходу не задашь, да и на бумаге не изложишь, и надо быть осторожным. Чтобы обсуждать все вопросы – надо быть с человеком на одной волне, а за 20 минут первой встречи «настроить радиоприемники» удается далеко не всегда. Есть женщины, которые приходят и говорят: «Мне главное, чтобы было красиво» – это простой вариант, но опять же и здесь бывают детали. У каждой женщины свой взгляд на свое тело, и единого решения нет. 

– А как нужно обследоваться тем, у кого нет предпосылок к наследственной форме? 

– Здесь все очень просто: если что-то беспокоит, вы обращаетесь к онкологу или терапевту и получаете индивидуальный план обследования. А если ничего не беспокоит, то обычно советую в 35 лет сделать УЗИ, а после 42 лет раз в год делать маммографию. Но и здесь все индивидуально, потому что железы у всех разные. 

– С какими мифами про причины рака молочной железы вы чаще всего сталкиваетесь? 

– Самый живучий миф, что рак возникает из-за травмы, удара. Хотя я называю это «знаками Бога». Часто бывает ситуация: родился внук, бабушка берет его на руки, и он ножкой бьет в грудь, женщина начинает щупать и находит опухоль, на которую раньше не обращала внимания. То есть удар привел к тому, что человек стал больше внимания уделять молочной железе. Поэтому обязательно надо ежемесячно делать самообследование – это навык, которому надо учиться. 

Очень часто рак молочной железы связывают с инсоляцией. Нет, он от нее не зависит. Но надо понимать, что зона декольте с детства ограничивается от воздействия лучей, и когда человек резко решает загорать, в этой зоне возникает повышенная чувствительность кожи к ультрафиолету, а это повышает риск меланомы.

– Недавно ваши коллеги били тревогу: «По всей стране полосуют людей из-за доброкачественных образований в молочной железе», например, фиброаденомы или кисты. Когда это хирургический случай, а когда не стоит переживать? 

– Да, был такой тренд, что любое новообразование в молочной железе надо удалять, широкую резекцию делали сплошь и рядом, и очень много людей пострадало. Потом появились методики получения информации о молочной железе без удаления – можно сделать биопсию уколом иглы. 

Но здесь два момента – есть доброкачественные опухоли (фиброаденома и цистаденопапиллома) и доброкачественные состояния (мастопатия). Фиброаденома в рак не перерождается, поэтому чаще всего не требует хирургического вмешательства. Но бывает, что она растет, мешает, может быть косметический дефект. А бывает и рак, похожий на фиброаденому. При мастопатии и доброкачественных опухолях тоже надо проводить наблюдение. 

А вот цистаденопапиллома может переродиться в рак, и здесь тактика активная: если есть кровянистые выделения из груди и по данным УЗИ видим подозрения на цистаденопапиллому, то лучше удалить. Но не всем и не всегда. 22-летней девушке можно таких операций наделать, что она не сможет грудью кормить, у нее будет застой молока и так далее. 

Надо взвешивать риски и понимать, что вмешательство только в глазах людей – «удалили и все», на самом деле везде есть свои особенности. Поэтому однозначного ответа на вопрос нет. Мы должны лечить не болезнь, а человека, и исходить из этого.

Обнимаюсь с пациентами и получаю огурцы в банках

– Как врач может помочь пациенту справиться со страхом? 

– Надо быть обязательно уверенным в собственных силах, нельзя поддерживать этот страх и подливать масла в огонь: «У вас рак! Все плохо! Где вы будете лечиться?» Обязательно надо готовить пациента к следующему шагу, предупреждать его о трудностях, которые могут возникнуть.

И этого полуобнаженного человека спрашивают: «Будете ли вы лечиться у нас или не у нас?» или «Вам удалить грудь или оставить?» Представьте, какой стресс испытывает пациент! И мы не в бане стоим, и, естественно, страх начинает подпитываться. Я готовлю пациентов к этой манипуляции – врачебной комиссии. Надо рассказать о том, что будет происходить. Может быть, даже надо погладить человека по плечу, а может, даже и обняться. 

У меня есть пациентка Татьяна Ивановна, она такая молчаливая и грузная. У нас общение тяжеловато начиналось. Не идет как-то. Не разговорить ее. И я ей сказал: «Татьяна Ивановна, давайте обнимемся!» И вот мы с ней обнялись, и общение пошло, и лечиться с ней стали, она отказалась от поездки в Израиль, потому что никаких преимуществ там не было. Провели химиотерапию, сделали операцию, и я называю Татьяну Ивановну «Мишка-мимимишка». Юмор, конечно, на грани, но ничего, обнимаемся при встрече, хотя сначала было и недоверие.

– Всех так можно приободрить? 

– Не всех. Кого-то можно обнять, но не всем нравится тактильный контакт. И иногда просто говоришь, проходя по коридору: «Нина Ивановна, только вспоминал, долго жить будете!»

– Вот вы сказали про возраст. А с кем вам работать тяжелее – с молодыми или пожилыми? 

– Тяжелее всего на первом приеме, когда надо диагноз «рак» поставить. Пациент должен все в голове переварить, поэтому стараюсь работать слоями – наслаивать информацию, потому что за один заход сложно разобраться. 

А от возраста общение и доверие не зависит – в любом человеке можно найти интерес, и в принципе мой самый большой интерес – это человек. Я люблю работать с людьми, узнавать, чем они живут. Никогда не страдаю от недостатка огурцов в банках. Люди приходят и говорят: вот, смотрите, какие огурцы выросли, а помидоры какие красивые! И я в ответ «Как интересно!» Или иногда даже могу сказать: «Да все мужчины (…), только мы, хирурги, нормальные люди». 

– В какой ситуации вы можете так сказать? 

– Например, когда муж из семьи ушел. Вот как на это реагировать? Всякие бывают обстоятельства, иногда женщина замыкается в своей болезни и кроме нее ничего не видит, и это становится причиной. Бывает, что в семье уже есть внутренние противоречия, и болезнь – решающий фактор.

Мне обидно, жалко, но кто-то сильный, кто-то нет, и мне кажется, здесь просто мужчина часто дает слабины… А бывает и обратная ситуация. 

Но я не осуждаю, это не моя профессия. Просто с пациентами должен работать в том числе и психолог. А я же могу поговорить, обсудить. Бывает так, что потом по телефону позвоню, чтобы еще раз поболтать.

– Просто взять и поболтать? 

– Ну да. Некоторые мои пациенты практически как родственники. Есть Ольга Борисовна из Ленобласти, мы с ней регулярно общаемся по телефону, трещим, причем, по идее, она должна жаловаться мне на жизнь, а звоню ей я и жалуюсь (смеется). Бывает, найдет что-то, грустно… Мамы сейчас у меня нет, она умерла год назад – рак молочной железы вылечили на ранней стадии, а в итоге – тромбоэмболия. А Ольга Борисовна примерно такого же возраста, и может быть, с этим связано… И мы посидим, проблемы разные обсудим. 

– Вы так дружны со всеми? 

– Я не скажу, что все мои пациенты – мои друзья, такого априори не может быть – их тысячи. Но с теми, кто со мной хочет дружить, я, конечно, тоже буду. 

– Как вы все-таки выстраиваете такое доверие с пациентами? 

– Первое – нужно оказывать внимание. Я всегда говорю при первой встрече: «Я могу вам помочь» – это важно. 

Второе – вы должны искать в пациенте интересное вам. Поисковому рефлексу надо учиться, это задача очень серьезная, и о ней хорошо написано в книге Ларри Кинга «Как разговаривать с кем угодно, когда угодно, где угодно». 

Третье – конечно, нельзя никоим образом проявлять комплекс неполноценности и унижать кого-то. С Шахруком мы как раз говорили на эту тему: к нему пациентка обращается на «ты», это его коробит, и он уже собрался сделать замечание – у него никогда нет «ты» в общении с пациентами. И я советую ему: не надо высказывать, что это некрасиво – надо обозначить свои границы и сказать: «Я хочу, чтобы вы обращались ко мне на «вы», как и я к вам». Не надо негатив выносить, может быть, тому человеку проще на «ты», но границы выстроить нужно. 

– Кто вас учил такому подходу? 

– Вы знаете, такое впечатление, что это передалось от папы, он тоже был врачом. И когда ты работаешь с учеником, есть какие-то конкретные занятия, но вы можете просто прогуливаться по улице и общаться. Была у меня ученица Анна Яновна Ким, и утром иногда я заезжал за ней на машине, и пока добирались до клиники, 20-30 минут у нас было, чтобы что-то обсудить. 

Мне 45 лет в этом году исполнится, а ординаторам по 24-25 лет – это другое поколение, и я у них учусь. И теперь понимаю преподавателей, которые стремятся к молодежи – это какие-то новые идеи, штучки.

Зачем врачу инстаграм

– Значит, вам нравится работать с ординаторами? 

– Мне нравится общаться с умными людьми и следить за их развитием. Вы знаете, в детстве я очень любил выращивать растения. Не то что я заядлый огородник, но мне было интересно взять горох, замочить его в банке, и когда прорастет зерно, посадить в горшочек и смотреть, как вырастает росточек. И я помню, так переживал: у нас окна были на северную сторону, а у моего друга Сергея на солнечную, и мой росточек очень медленно рос, получился такой ма-а-аленький-маленький, а у Сергея горох вырос под самый потолок. 

А какое наслаждение вы получаете, когда растут ваши дети, когда они чего-то добиваются! Помню, Леха ходил на каток, а после тренировки фигуристов занимались хоккеисты, и вот выходят на лед шкеты, мальчики лет пяти, в обмундировании, которое весит больше, чем они сами. И папы так за них переживали, что я даже думал, что ограждающее стекло сейчас треснет. Каждый любящий родитель получает огромное удовлетворение, когда видит победы ребенка. И наоборот, расстраивается неудачам.

Я люблю смотреть, как растут деревья – сначала нет ничего, а через некоторое время огромные кроны… Мне кажется, процесс развития очень интересен как родителю, так и учителю. 

– А какой вы наставник?

– Наверное, жесткий. Могу и пошутить очень неудобно, поерничать, поехидничать, потому что у учеников часто возникает прокрастинация и мне приходится их убеждать, что им нужно что-то сделать. Наверное, юмор, который переходит в сатиру и ехидство, – это тоже определенная профессиональная деформация, но не врача, а наставника. Но, с другой стороны, похвалы я никогда не жалею, и если вижу успех, то обязательно похвалю.

У меня есть ученик Александр Олегович Петрачков – вот действительно талантище, и я ему говорю: «Александр Олегович, надо себя как-то презентовать, сайт сделать или что-то еще». И он «Да-да-да», и все. Потом я стал ехидничать. Своего я не добился, но думаю, что появление инстаграма у Александра Олеговича – это мой небольшой успех. Хотя я его понимаю: он такой доктор-доктор, занимается делом, и все эти «социальные штучки» ему чужды. Но в современном мире соцсети уже нельзя исключить из жизни.

– Зачем врачу нужен инстаграм? 

– Врачу очень важно иметь современные инструменты, вовлекать людей в процесс оздоровления. Инстаграм – это один из каналов информации. Кстати, основоположник онкологии в России Николай Николаевич Петров был одним из самых больших «популяризаторов» онкологии. Сколько брошюр и ярких, выразительных плакатов выпускалось при нем в 30-50-е годы! И когда мы говорим о профилактике, то надо помнить о том, что санитарно-просветительскую работу врачей вообще-то никто не отменял, это одно из важнейших звеньев работы онколога. 

Времена меняются, появляются новые каналы взаимодействия с людьми, соответственно мы должны использовать новые инструменты, чтобы передавать знания. Но и старые каналы работают.

Сейчас я готовлю четвертое издание своей книжки-памятки для пациентов. Появление этой книги достаточно интересно.

– Расскажите! 

– Со времен дефицита у меня осталась привычка – стараться оптимизировать действия при ограниченных ресурсах. Мне кажется, все должно быть рационально, и если вы печатаете выписку, то на обратной стороне листа хорошо бы поместить что-то интересное. Например, рассказ, что такое экзопротезирование молочной железы, или инструкцию, когда можно идти в зал и мыться, если удалили фиброаденому. Это все можно и словами сказать, не спорю, и пациенты эти вопросы задают. 

Но я написал одну памятку, вторую, третью, решил продыроколить, получилась папочка, а потом и книжка, нашелся спонсор, мы напечатали, и теперь я ее раздаю. После разговора со мной у пациента есть к чему вернуться.

Также у меня есть сайт. Мне нравится такой способ распространения информации. Женщина поступает на операцию, я ей в вотсапе посылаю ссылку, и она смотрит блок статей «Вам предстоит операция», где последовательно собраны ответы на вопросы «А будет ли больно после? А надо ли брить подмышки?» и так далее. Инстаграм такая же среда для общения, но с несколько иными свойствами. Не использовать такой канал связи было бы нелепо, как нелепо отрицать важность использования телефона.

Если есть ощущение гордости, надо переходить к другому делу

– Как общаться с пациентами по телефону, составлять им памятки, вести инстаграм – и при этом не выгорать? Вы сами писали после операции: «Я истощился». 

– «Доктор сыт, больному легче» – шутка, но, по сути, так и есть. Сейчас в нашей медицине распространен оверлоудинг – на доктора приходится нагрузка, которую он не может выдержать (иногда хочется пошутить, что «оверлоудинг – прямой путь к оверкиллу»). Мы работаем по старым стандартам, хотя давно уже появились новые условия. Естественно, истощение наступает очень быстро. И конечно, с ним надо бороться. 

Я следую заповеди «сделай добро ближнему своему». Возможно, воспринимаю эту истину как-то по-особенному, но считаю так: «сделай сначала хорошо себе, и тогда ты сделаешь хорошо другим». Вот смотрите – я встал утром, выспался, у меня хорошее расположение духа. Пришел на работу, увидел в коридоре пациентку и сказал: «Марья Ивановна, прекрасно выглядите!» 

– Поэтому на работе вас прозвали «веселым молочником»? 

– (смеется) Это Илья Фоминцев (онколог, исполнительный директор Фонда профилактики рака – прим. ред.) такое прозвище дал. Вероятно, меня чаще можно застать в позитивном настрое, поэтому люди считают, что я веселый. Конечно, почему «молочник», догадаться не сложно. Юмор, на мой взгляд, хороший инструмент для врача, хотя использовать его в работе с пациентом надо очень-очень аккуратно. 

Поэтому на «следующем повороте», когда молодой врач просит еще раз дать ему сделать какую-то манипуляцию, я говорю: «Дружище, ну как можно вам что-то доверить, если вы даже имени пациента запомнить не можете». Конечно, такие методы обучения могут несколько обижать, но на самом деле так я провоцирую ординатора углубиться в процесс. 

И Марье Ивановне от таких слов становится приятно, она чувствует, что ее не забыли, что она не «пациент №3549 на койке 4.2». А чтобы дарить энергию людям, надо ею обладать, а чтобы ей обладать, надо отдыхать. Мне кажется, все достаточно просто.

– И все же как при таком, как вы называете, «оверлоудинге» все успевать и не забывать о себе? 

– Есть проблема, согласен. Сейчас врачи должны заполнять огромное количество документации – пишут дневники, отчеты, какие-то реестры и т.п. В 80% случаев – это формальная писанина. И приводит все это к тому, что зачастую больных никто не смотрит, не измеряет давление и пульс, легкие не слушает, а просто сочиняют данные. Более того, при «оверлоудинге» даже на эту писанину не хватает времени. Профанация цветет. 

Со всем этим бороться можно только одним способом, доступным врачу, – наращивать свои собственные навыки. Чем быстрее делаешь ненужные, но необходимые «системе» вещи, тем больше остается времени на работу с пациентом. 

Сегодня говорил с ординатором: «Вы с историей болезни проводите кучу времени, вам надо нарастить навык – быстрее печатать, и тогда времени будет больше для работы с больным, и в операционной в том числе». Вижу в ответ удивленные глаза. Понимаю, что сейчас получу в ответ – «Да зачем вся эта писанина нужна». Но спорить бесполезно, таковы условия работы. Если мы не можем изменить условия, значит, мы должны научиться к ним приспосабливаться. Можно сколько угодно ругаться на дождь, но проще вернуться домой и взять зонт, а не идти, мокнуть и страдать от собственных эмоций.

– Это ваша внутренняя потребность – наращивать навыки? 

– Думаю, да. Я люблю изучать что-то новенькое, как сейчас инстаграм. В отпуске осваивал каршеринг, мне очень нравится его идея. Недавно разбирался с программой «Суперчек». Это вещи, которые позволяют мозгу жить. 

Навыки приводят к наращиванию знаний, и знания приводят к возникновению новых навыков. Мой сайт – это последствия умения печатать и последствия журналистской деятельности, а популярный сайт – источник образованных пациентов, а образованные пациенты – это условия для появления большего времени у меня, которое можно использовать для самообразования. В итоге я могу принимать не по 20 пациентов, как обычный врач, а по 40, и при этом все будут довольны.

– Вы работали журналистом? 

– Когда родился Леша, надо было деньги зарабатывать, и я освоил слепой набор и подрабатывал тем, что печатал лекции и рефераты, а потом начал в изданиях работать. 

– О чем писали? 

– О здоровье (улыбается). Про пилинг, рак яичников, об эпиляции… Я писал и для компьютерных журналов – «Подводная лодка», «Компьютерра», «Мир Интернета» и др. Конечно, не о здоровье, но очень было много тем о рациональных предложениях. Помню, как писал о том, как хранить и каталогизировать CD.

– Почему все-таки остались в медицине? 

– К концу ординатуры в больнице как раз открылось маммологическое отделение, и я пошел туда. Понимал, что большая хирургия точно не для меня, я очень серьезно воспринимаю смерть пациента.

– Какой, на ваш взгляд, самый страшный грех врача? 

– Гордыня – за нее «награждают» очень быстро. Больше 10 лет назад у меня была тяжелая пациентка, я примерно понимал, что спокойно смогу помочь, но тут поперла гордыня: я браво раздавал указания, красавчик, Клуни прям, и не просчитал один риск. Возникла критическая ситуация, даже не связанная с пациентом. Но все обошлось, слава Богу, пациентка поправилась и продолжила лечение. Но после того случая я решил креститься. Правда, крестился чуть позже, после разговора с пациенткой, которая очень просто объяснила мне смысл притчи о зернах и плевелах. 

Так что если есть ощущение гордости за что-то хорошее, то надо быстро переходить к другому делу, иначе все перерастает в гордыню, а она карается очень быстро.

– Вы чувствуете себя успешным врачом? 

– Наверное, да. Хотя что вкладывать в понимание «успешный врач»… Я бы сказал так – я считаю себя хорошим врачом. Хотя, возвращаясь к предыдущему ответу, сразу хочу сказать – пусть люди отвечают на этот вопрос. 

– Есть вопрос в медицине, который вы пока не решили? 

– Наверное, самая тяжелая тема, когда ты не знаешь, когда тебе остановиться в лечении. Но это тема для беседы на пять часов.

Фото автора и из архива Дмитрия Красножона

Читайте также:

Помогла мужу вылечить рак и стала психологом для онкобольных: личная история

Врач запугивал пациенток раком ради ненужного обследования груди

Зачем женщине мужской гормон

Смотрите наши видео: