Радоваться воздуху. История медсестры, работающей в коронавирусной больнице
«Хосписная дурнина»
«Недавно я чуть не сорвала с себя респиратор. Мы когда перевозим пациентов в реанимацию, бежим — иначе можно не успеть. Я вбегаю с каталкой в лифт и понимаю, что задыхаюсь. Мелькнула мысль: «Сейчас сниму маску и буду дышать».
Феня живет в одном из отелей, где поселили «коронавирусных» медиков, и все время сидит в номере: их просят не выходить в холл. А до недавнего времени просили даже не пользоваться лифтом — после смены приходилось подниматься на восьмой этаж по лестнице. «Я тут то в кровати „поживу“, то в кресле, — говорит Феня. — Четыре стены, но хотя бы можно снять маску». Маска у нее многоразовая, ярко-красная, в тон блузке — кажется, что сшита специально под нее. Феня смеется: «Нам их на работе дали. А у меня все вещи — красные, так что она под все подходит. Я такая стильная хожу!»
Фене Бабаян 26, она выросла в Наро-Фоминске, это Подмосковье. Она больше похожа на актрису, играющую Кармен, чем на медсестру. «Я хотела в театральный, — рассказывает она. — Но я из кавказской семьи, у нас как принято — медик, полицейский, юрист». После девятого класса Феня поступила в колледж на сестринское дело. Поначалу бунтовала — родителей вызывали к директору то за успеваемость, то за плохое поведение.
«Хотела кинуть скомканную бумажку одногруппнице, но попала к преподавательнице. А у меня за неделю до этого родители уже приходили. Думаю: „Ну что ж делать, отчислять так отчислять!“ Созналась, а мне не поверили, я еще 20 минут доказывала, что это я».
А когда пошла практика — втянулась. «Мне нравились процедурные работы — капельницы, уколы, внутривенные, я прямо с ума сходила от них!»
В 18 лет, сразу после колледжа, Феня переехала в столицу — стала медсестрой в Первом московском хосписе. «Первое, что я там увидела, — как медсестра делает пациенту примочки на ноги, чтобы убрать натоптыши, — рассказывает она. — Я смотрю и думаю — господи, как это прекрасно! Это реальная помощь!» Феня говорит, что пришла в хоспис «голой» в смысле представлений о нем, и это ей помогло: «Лучше так, чем думать, что хоспис — это дом смерти. Иначе и работать будешь по-другому».
Паллиативная помощь — это не лечение, а уход. Поэтому большую часть работы там делают именно медсестры. «Ты про каждого пациента знаешь — сколько раз он поел, сколько глотков выпил, сколько раз икнул за сутки, — рассказывает Феня. — И пациент чувствует, что он не один». Через несколько лет девушка поступила в Сеченовский университет — на врача. «Со специализацией пока не определилась — меня бросает туда-сюда, — рассказывает она. — Я умудрилась даже в операционную залезть, мне позволили ассистировать». А год назад в клинике при Сеченовке открылось паллиативное отделение, и Феня перешла работать туда. «Было страшно „отрываться от дома“, — говорит она. — Я реально как по лезвию ходила. Но надо было передавать опыт дальше».
В апреле этого года она снова прошла по лезвию. Клинику перепрофилировали под пациентов с коронавирусом, а паллиативное отделение перевели в Подмосковье. Надо было выбрать — уезжать с ним или оставаться работать с COVID.
«Я не боялась заразиться, это такая же работа, как с любой другой инфекцией. Мы же изучаем все в университете — если об этом думать, дышать страшно! — говорит она. — Сложно было решить, где ты больше нужна».
Феня осталась в коронавирусном стационаре. Не жалеет: «Мне кажется, без меня здесь моей хосписной дурнины не хватало бы».
«Недодала, недоспросила, недоузнала»
«Я поначалу думала: сейчас психану и отрежу волосы под корень, — говорит Феня, собирая в хвост свои локоны до талии. — Трудно было запихнуть их все под шапочку, чтоб не вылезали, а когда работаешь — особо не поправишь. И они так мокнут! Выходишь — у тебя сырая голова, как будто ты ее только что вымыла».
Защитные костюмы не пропускают воздух. Феня говорит, что в них чувствуешь себя как в бане. Потеешь так, что хлопковая одежда под костюмом быстро промокает насквозь. Очки тоже запотевают — «это как ехать в машине без „дворников“ во время сильного ливня». Дышать в респираторе тяжело — как будто делаешь это через подушку. Смена медсестры длится сутки. В защитном костюме Феня проводит в среднем восемь-девять часов подряд, потом — перерыв, потом — второй заход.
«Но обо всех неудобствах вспоминаешь, только когда у тебя находится минутка „полетать в мыслях“. А в основном ты мыслями с пациентами. Постоял весь мокрый, пожаловался сам себе — и иди дальше работать. Всем тяжело».
А еще в защите сложнее делать процедуры. Медсестра — это прежде всего работа руками. Найти вену, прощупать температуру. А тут на руках — три пары перчаток. Звуки тоже проходят хуже — без прибора одышку услышать не получается. «Поэтому максимально используешь зрение, — говорит Феня. — Смотришь на лицо, на ногтевые пластины — синюшность замечаешь. Смотришь, как пациент лежит или сидит: при одышке первая поза — это сесть, уперевшись руками в колени или кровать».
Пациентам с врачами в «скафандрах» тоже сложнее. «Поначалу медики даже сами друг друга не различали, все на одно лицо, — рассказывает Феня. — Мы заходили в палаты, а там не знали, кто это. А недавно я пришла к пациентке, у нее очень плохое зрение, и она говорит: „Ой, я вас так давно не видела“. Узнала». Узнавали по походке, по глазам, по очкам зеленого цвета. А теперь медики пишут свои имена на комбинезонах.
Феня говорит, что самое тяжелое для пациентов — это не одышка, не кашель и не температура. А полная изоляция. Общаться с близкими можно только по телефону или онлайн, и не всем легко это вынести.
Вот пожилой пациент — у него общая слепота. Он всю жизнь живет с дочкой, а сейчас она не может к нему попасть. Он привык к своей квартире и умеет в ней ориентироваться — а теперь лежит в чужой палате.
А вот пожилая женщина с деменцией. Она кашляет, постанывает, и вся палата из-за этого ворчит — то требует натянуть ей маску на лицо, то — сделать что-то, чтобы она перестала стонать. «А у нее просто такое состояние, тут ничего не поделаешь, — говорит Феня. — Если б у меня была возможность постоянно сидеть рядом, я бы сидела...»
И люди ведут себя так не потому что они злые, а потому что им трудно и тревожно. Мы все сейчас узнали, как тяжело бывает в замкнутом пространстве, но большинство из нас по крайней мере дома. В больничной палате тяжелее в разы. Да еще и страшно, ведь COVID до сих пор до конца не изучен, люди не знают, что с ними будет. «Они постоянно читают новости. Всякий раз, когда прихожу, слышу: «А вы не делаете вот так? А еще можно так лечить!»
Феня говорит, что «ковидные» пациенты похожи на хосписных: они так же нуждаются во внимании.
И то, что она называет «хосписной дурниной», ей в этом помогает. «Если у меня есть хотя бы две минуты, я их уделю пациенту на 100%, — объясняет она. — Я не могу, сделав укол, уходить и «спиной» что-то отвечать, как это иногда делают медсестры. Не потому что они вредные, а потому что работы много, и они привыкли к этому «быстро-быстро». И ей здесь тяжелее, чем в паллиативе, — но не физически.
«Все время кажется, что я чего-то недодала. Недодала, недоспросила, недоузнала. Из хосписа я никогда ничего не „выносила“ в голове после смены, а тут „выношу“. На выходных сижу в номере, смотрю в одну точку. И не могу прогнать эти мысли — не гонятся».
«Постарайся хотя бы отдышаться»
Недавно после смены Феня сдавала анализ на антитела. Кровь из вены долго не набиралась, и медсестра сказала: «Видно, мало воды пьешь, кровь очень густая».
Это из-за защитных костюмов из организма выходит вода. «У меня пальцы после суток разбухшие, как будто я два часа в воде лежала, — рассказывает Феня. — Даже сенсорный экран телефона их не слушается. Ты как будто высыхаешь изнутри».
Феня говорит, что снять с себя защиту — это как снять неудобные туфли на шпильке, в которых проходила целый день. Или как забраться на гору с рюкзаком и устроить там привал. «Особенно когда освобождается лицо, и ты наконец-то можешь до него дотронуться. Сразу чувствуешь нереальный зуд, начинаешь чесаться, а это делать не надо...»
От перчаток у многих начинаются аллергии. От масок — прыщи и покраснения. «Приходишь с суток, у тебя лицо — как будто по нему катком прошлись, — рассказывает Феня. — Когда ты много часов в маске, вся твоя флора оказывается на лице, все преет. Пытаешься кремом помазать, масочку сделать — но через три дня все по новой».
Ноги тоже устают: за смену Феня обычно пробегает 30 тыс. шагов (так показывает шагомер в телефоне — его можно брать в «красную» зону, если не вынимать из специальной сумочки, которая потом проходит обработку). «Шагомер говорит: стоп, остановись! А на выходных такой: «Ты там не сдохла, нормально все? Походи хотя бы немножко!» Феня хотела бы работать и на выходных — рук сейчас не хватает. В хосписе она иногда так и делала. Здесь так нельзя, иммунитет надо беречь:
«Если будешь без выходных в этот котел лезть, то сгоришь там. Поэтому отработал — иди домой. Сиди и постарайся хотя бы отдышаться».
Когда Феня только начала работать с «ковидными» пациентами, она то и дело мерила температуру. Сейчас в отеле у нее нет градусника, она все никак не соберется его купить, хотя аптека — через дорогу. Феня говорит, что не боится самой болезни: «Медик понимает, что с ним тогда будет дальше, он «морально подкован». Она боится, что выпадет из графика и коллегам будет сложнее. «Я заразилась, я не выйду на работу, а я должна работать, как так!»
Дома в Наро-Фоминске Феня в последний раз была больше месяца назад. Страшно привезти заразу: «Не дай бог с родными такое случится. Ведь если человек с COVID умирает, родственники даже попрощаться с ним не могут». Первое время мама постоянно ей звонила: «А как ты себя чувствуешь?»
«Как будто я сейчас скажу, что все плохо, и все! Говорю: если что, я сообщу. Сейчас уже спокойнее, но стоит мне кашлянуть, мама сразу: «Что это?» Дома постоянный контроль, мама следит, чтобы папа носил маску, говорит: «Твоя дочь десять часов в этой маске ходит, а тебе два часа трудно потерпеть!»
Феня смеется, когда рассказывает, каково часами потеть в защитном костюме и как любое першение в горле вызывает тревогу. А когда говорит о родных — у нее в голосе слезы.
Недавно отец ненадолго к ней приехал. Разговаривали на улице. «И когда я уже поднялась в номер, поняла, что не обняла папу. А с другой стороны — как?..»
В номере у Фени всегда открыто окно. «Никогда не думала, что могу радоваться просто воздуху», — говорит она.
Читайте также:
Смотрите наши видео:
