Болезнь Альцгеймера: как мой папа пытался меня убить

Я прячусь за диваном в зале, вся вспотевшая от напряжения, верчу в руке телефон.

«Где ты, маленький воришка?» — кричит отец, спускаясь по лестнице. «Я тебя сейчас убью, ты понял?» Он входит в комнату, и я вижу, что у него в руках разделочный нож. Вдруг раздается стук в дверь, и он идет открывать. Пришла соседка.

«Привет! Все в порядке?» — нервно спрашивает она. «Привет, дорогуша! — голос отца мягкий и теплый, в нем нет ноток сумасшествия и жестокости. — Чем я могу вам помочь?»

«Ну, мы услышали шум и решили проверить, все ли у вас нормально. А почему у вас нож в руке?»

«Знаете, это смешно, но ко мне в дом залез вор, поэтому сейчас я пытаюсь этого хорька выкурить»,— с гордостью в голосе говорит папа, хотя вместо слова «хорек» он использует более сильное выражение.

Я чувствую, что соседка напугана, но она продолжает вести с ним разговор. Я крадусь к черному ходу, бегу через сад и перепрыгиваю через забор. Я подхожу к дому моей подруги Кейт. Она открывает дверь. Мое лицо в слезах, ноги замерзшие и босые.

Мой папа — Дэвид Коулс — был очаровательным и эрудированным человеком. Он работал инженером-строителем и занимался строительством электростанций по всему миру. Он носил бороду и усы и не менял свой стиль несколько десятков лет. Я его просто боготворила.

Папа вышел на пенсию, когда ему было под 60. Моя мама Марджери продолжала работать в местном благотворительном магазинчике. Они жили в городе Понтипул, в Уэльсе. Я переехала в Лондон, когда поступила в университет Ройал Холлоуэй. Получив диплом, я осталась в столице и нашла работу закупщика в индустрии моды. Когда мне исполнилось 24, мама сказала, что у папы диагностировали болезнь Альцгеймера. Год спустя я переехала к родителям, чтобы помогать маме.

«Пап, ты надел свой джемпер наизнанку», — сказала я ему однажды, вернувшись с мамой из магазина.

«Исчезни», — ответил он, использовав вместо этого глагола нецензурное слово.

«Не разговаривай так с дочерью!» — не сдержалась мама.

«Ты тоже исчезни», — парировал он.

Иногда казалось бессмысленным разговаривать с папой, потому что он был очень обидчивым. Он часто вел себя агрессивно или настороженно со мной и мамой, но при этом с моим старшим братом Гаретом он был обходительным.

Папа всегда любил рассказать небылицы, но, по мере того как угасала его память, он начал просто придумывать события, чтобы восполнять провалы. Это вполне могло быть и «Да, я выпил лекарство» или «Я на ужин съел рыбу». Его поведение тоже стало непредсказуемым.

В другой раз он позвонил маме, когда она покупала продукты, и спросил ее, где лежит его паспорт. «Дорогой, ты куда-то собрался поехать?» — пошутила она. Он повесил трубку. Когда мама вернулась домой, все было разбросано. В зале повсюду валялась бумага, на кухне все шкафчики были выдвинуты. В спальне были открыты дверцы комода, а его содержимое валялось на полу. Папа лежал в кровати и рыдал. Потом он починил шкафчики и забыл об этом инциденте, но мама забыть так и не смогла.

Впрочем, не все было так мрачно. Однажды я увидела маму в магазине. На ней был ее большой пышный кардиган с блестками и изображением цветов. Я побежала к ней — и лишь тогда поняла, что это папа. Помимо кардигана, он надел зеленые вельветовые штаны и туристические ботинки. Он беззастенчиво со всеми здоровался.

Зачастую ухаживать за папой было грустно и очень неловко. Мне было жутко стыдно за это чувство, я сама себе была противна. Я говорила себе, что это не его вина, что он болен. Несмотря ни на что, я ни на секунду не жалела, что забочусь о нем, и у меня не возникало мысли уехать.

Через неделю после случая с паспортом папа ушел на прогулку и не вернулся. Мы обошли все местные пабы и позвонили в полицию. Его нашли в больнице. Прохожие увидели его лежащим в канаве с большим порезом на голове. Мама поехала в больницу, чтобы его забрать, и ей показалось, что его состояние еще больше ухудшилось.

«Конечно, я по-прежнему его люблю в каком-то смысле, — как-то откровенно сказала мне она. — Но это не тот человек, в которого я влюбилась; это не тот мужчина, за которого я выходила замуж».

Через два месяца после моего переезда у мамы диагностировали рак кожи. При этом папа совершенно не отдавал себе отчета в том, что происходит. В день ее операции он рассказывал в нашем почтовом отделении, что она решила увеличить грудь. Мне хотелось стукнуть его газетой. Но когда он пришел навестить ее в больнице, мне кажется, он осознал происходящее, потому что после этого не хотел уходить.

«Вернись ко мне, любовь моя, пожалуйста, вернись поскорее», — тихо стонал он, поглаживая ее руку. Когда мы вернулись домой, он спросил, куда подевалась мама. «Почему она до сих пор не вернулась с работы? Она что — уехала?»— спрашивал он. Я сказала, что у нее рак, и она в больнице.

«Очень жаль, я хотел погулять с ней в парке», — ответил он.

Несмотря на химиотерапию, мамина опухоль росла, и через два месяца нам сообщили, что рак на последней стадии. Папа не понимал смысла этого. Он повторял, как заведенный, что они с мамой прекрасно пожили, у них двое детей и вообще отличная жизнь. Иногда ему казалось, что у мамы расстройство желудка или что она на работе, хотя на самом деле она отдыхала на втором этаже дома.

Мама умерла дома. Семья собралась, чтобы с ней попрощаться. Она сказала брату и мне, чтобы мы заботились друг о друге. Она жалела, что нам придется заботиться о папе без ее помощи. Несмотря на ужас ситуации, я хотела, чтобы тот момент длился вечно. Я поднялась наверх и увидела, что папа почистил 5 кг картошки. Мы очень долго потом ели картофельное пюре.

На похороны мы пригласили волынщика, чтобы он играл, когда тело мамы вносили в церковь. В конце церемонии он исполнил тему из фильма «Из Африки», чтобы ознаменовать путешествия мамы и папы. Я с тревогой следила за папой весь день, но он вел себя тихо и был послушен. На поминках он забыл, где находится, и подумал, что люди собрались, чтобы отпраздновать его выход на пенсию. Когда я вышла поговорить по телефону, он попытался построить людей в паровозик для танца. Когда я узнала, я чуть не разрыдалась от смеха.

После моего побега было решено, что мне небезопасно возвращаться назад, и за папой начал ухаживать только брат. Спустя две недели мы решили перевести его в клинику. Мы с братом посещали его, одна ходить к нему я боялась. Иногда он ничего не говорил и очень сердился, если я пыталась его обнять, а иногда он улыбался и казался счастливым, хотя ничего и не говорил. Брат очень разозлился, когда медработник сбрил усы и бороду папы, чтобы он лучше выглядел.

Спустя несколько месяцев папа заболел пневмонией. Он очень исхудал. Я навсегда запомню, как он стонал, беззубый, неспособный питаться и ходить без посторонней помощи.

Я могла лишь сидеть с ним рядом, держать его за руку и говорить, что я люблю его. Он умер через пять месяцев после мамы.

Мне печально, что мама и папа не узнали, что их сын нашел свою избранницу, и у них родился собственный сын, а дочь вышла замуж (к алтарю меня вел брат). Было непросто, когда они умерли, но в моих мыслях они остались здоровыми и счастливыми — в самом расцвете сил.

Мы продали дом вскоре после смерти папы, и в один прекрасный летний день мы отправились в горы, с которых хорошо видно город. Мы поднялись на самую высокую точку, взяли по погребальной урне и бросили прах родителей высоко вверх.

Робин Холлингуорт — автор книги «Мой сумасшедший папа: дневник распутанного сознания».

Другие истории людей, которые ухаживают за родственниками со старческим слабоумием, читайте здесь.