По живому
«Единственное, о чем жалею: надо было сразу падать, ну ногу бы сломал, а так вот... », — Алексей переворачивает левую руку ладонью вверх, правой — разгибает обездвиженные пальцы, демонстрируя розовый рубец.
«Я повис на одной руке, а это железный профиль, острый. Все произошло за несколько микросекунд — я не чувствовал ни боли, ничего. И только когда сталь вошла до кости, и я отпустил руку, увидел, что хлещет кровища», — казалось, Алексей еще сильнее ссутулился на своей больничной койке.
Алексей уже стал частью статистики бытовых травм. Скоро он войдет в число прооперированных пациентов — тех 10 тысяч, которым ежегодно делают реконструктивные микрохирургические операции. Для нашей большой страны, всегда славившейся «горячими головами», это крайне мало — объемы необходимо увеличить минимум вдвое.
«Производственные травмы в России ежегодно получают около 50 тысяч человек, жертвами ДТП становятся около 200 тысяч, у полумиллиона человек выявляются онкологические заболевания, и значительной части этих пациентов необходимы челюстно‑лицевые и реконструктивные операции по пересадке тканей», — отмечает деловой журнал о здравоохранении Vademecum.
Алексей перелезал через забор.
Его сосед по палате неудачно поработал с циркулярной пилой.
А однажды привезли женщину, которая в сердцах отрубила безымянный палец с плотно сидевшим обручальным кольцом.
В травмпунктах по месту жительства специализированную помощь таким пациентам не оказывают. Лишь обрабатывают рану, зашивают, делают укол от столбняка и отправляют домой — срастаться.
Сказали ждать, пока рука не заживет, пока не придет вот в такой чистый вид с аккуратным рубцом. Прописали процедуры — держать руку в теплой воде в мыльном растворе, мазать кремом, чтобы рубец оставался мягким. Только сейчас, спустя почти два месяца, руку можно оперировать.
«У него резаная рана всех пальцев кисти с повреждением всех сухожилий сгибателей и нервов на пальцах. При получении травмы ему не была оказана специализированная помощь, то есть первично никаких реконструктивных операций не провели. Просто потому что такое оборудование вообще мало где есть в России», — комментирует случай своего пациента Тимофей Сухинин, врач-микрохирург в Московской городской клинической больницы № 71.
Оборудование — дорогостоящее, к тому же некоторых пациентов не особо беспокоит отсутствие подвижности пальцев: рука на месте — и ладно! Выходит, на практике операций требуется гораздо больше, чем проводится.
«Была мысль не идти на операцию. Все-таки процесс восстановления долгий и трудоемкий. Но подумал, что если такая возможность есть, то надо ей воспользоваться», — Алексей продолжает отвечать на вопросы уже лежа на каталке по дороге в операционную.
На кончиках пальцев
«Посмотрите на монитор. Это — сосудистые ножницы. Их размер примерно — 1 миллиметр. А вот пальцевой нерв. Сейчас нам нужно освежить его концы и подготовить к сшиванию», — Тимофей Сухинин в микрохирургических очках, закрывающих половину лица, склонился над указательным пальцем.
Остальные члены бригады следят за происходящим на нескольких мониторах. Операционное поле настолько маленькое, что хирург, кажется, не должен даже дышать. А он не только дышит, но и спокойно комментирует ход операции.
«После мы соединим оба конца нерва сверхтонким шовным материалом, диаметром тоньше волоса, чтобы он дальше смог расти по своим каналам в сторону кончиков пальцев. Таким же образом мы восстановим нервы на каждом пальце», — добавляет Тимофей Сухинин.
Длятся подобные операции 3-4 часа. Бывает и дольше. Только представьте: сверхтонкие микрохирургические инструменты, специальные шовные материалы и дорогущая оптика — ювелирная работа на кончиках пальцев.
«Была проведена операция по восстановлению функции пальцев, которые у него совсем не сгибались. Также мы попытались вернуть им чувствительность. Операция прошла успешно. Дальше все будет зависеть от пациента, насколько четко он будет следовать рекомендациям», — подвел итог Тимофей Сухинин.
Мне сказали, надо готовиться к тому, что прежней руки уже не будет. Будет абсолютно новая рука, и к ней надо будет привыкать. Все зависит от меня: как я буду ее разрабатывать, насколько настойчиво.
«Я надеюсь на результат, хоть я и правша, но левая рука мне тоже нужна», — уже лежа в палате, Алексей помахал забинтованной рукой.
Когда-то микрохирургия была популярной и перспективной отраслью, а микрохирурги — самыми высокооплачиваемыми врачами в своей области. В 1983 году советские хирурги пришили трехлетней пациентке Расе Прасцевичуте обе ступни, которые по неосторожности ей «скосил» отец — председатель литовского колхоза «Вадактай».
Врачи соединили сосуды, артерии, нервы, мышцы, сухожилия и научили пациентку заново ходить. Об отечественной школе заговорили в международном сообществе, а на наших специалистов стали равняться европейские, австралийские и канадские врачи.
Потом настали девяностые, успешные специалисты ушли в более высокооплачиваемую эстетическую хирургию, а реконструктивную стали представлять единичные центры. Большинство закрылось, осталось около 20 клиник по всей России.
Сегодня те, кто имеют 20–30 тысяч долларов, предпочитают лечиться за рубежом — в Австрии, Германии, Франции и Израиле. Алексей таких денег никогда не видел и с ситуацией в отрасли не знаком. Ему это и не надо. Главное — врачи сделали все, чтобы вернуть привычные навыки, которым он никогда не придавал значения, пока однажды не потерял.
Читайте также историю загадочного отравления.
Благодарим за помощь в подготовке материала врача-нейрохирурга, кандидата медицинских наук Алексея Кащеева.
