Окончательно просыпаюсь к полудню, даже если на ногах с 8 утра. Встаю в 5.30 и мееееедленно готовлю завтрак, собираюсь на работу. Это просто пытка какая то.
Окончательно просыпаюсь к полудню, даже если на ногах с 8 утра. Встаю в 5.30 и мееееедленно готовлю завтрак, собираюсь на работу. Это просто пытка какая то.
Вот за что такая жизнь "совам"?! Всю сознательную жизнь мучаюсь, вставая по утрам!!! На работу опаздываю. Слава Богу, на каждой работе директора мирятся с таким положением дел. А мне при этом совсем не совестно. Ну, может совсем чуть-чуть... А вообще, это - не совесть, это - страх.
Бабушка.
В самый разгар июньских праздников мне звонит мама: бабушку увезли в реанимацию. Утром она не снимала телефонную трубку, мама рванула на Домодедовскую с моим братом. Бабушка лежала на кухне: мама и брат перепугались, потом стало понятно, что жива, слава богу - слегка подергивалась нога. Я слушала эту историю и подло думала о том, что какая радость, это не я поехала и не я испытала животный страх в первые несколько минут, когда еще было непонятно.
На следующий день, 14 июня, мы едем в реанимацию. Совершенно новое ощущение: тот самый тяжелый страх в районе желудка, ожидание плохих новостей. Я стараюсь говорить о ерунде, чтобы отвлечь маму. Выходит врач, говорит, что все плохо: инфаркт мозга, зонд, неконтактность, никаких прогнозов, сделаем все, что можем. У лифта мама на моих глазах становится маленькой девочкой, она горько плачет, я стискиваю зубы, чтобы только не зареветь. Уговариваю ее поехать к нам, пою супом - она второй день ничего толком не ест. Назавтра она позвонит с невероятно радостной новостью: бабушку собираются переводить в палату. Она разговаривает, самостоятельно и с аппетитом ест. Подвижность, конечно нарушена, хотя не сильно. Но еще бы, в 90-то без малого лет.
Через неделю, 21 июня, я еду вместе с мамой в 13-ю больницу. Одета, как на парад, слегка недовольна грядущими обязанностями маникюра и педикюра бабушке, хотя не подаю вида. Думаю о том, что лучше бы мама позволила бы поехать с ней накануне, в пятницу, а то на сегодня планы, конечно же. Она рассказывает, как интересно бабушка отвечает на вопросы врачей, практически не ошибается. Только говорит почему-то, что я ее дочка и мне 18.
Перед входом в палату мама предупреждает, что, мол, ты не пугайся, выглядит бабушка неважно, уж соберись как-то. Мы заходим и видим три аккуратно застеленные кровати. Мама спрашивает пациентку: "А где наша бабушка?". Десятая доля секунды проходит до ответа, но уже в этот момент все становится ясно. "А бабушка ваша... (па
Бабушка.
В самый разгар июньских праздников мне звонит мама: бабушку увезли в реанимацию. Утром она не снимала телефонную трубку, мама рванула на Домодедовскую с моим братом. Бабушка лежала на кухне: мама и брат перепугались, потом стало понятно, что жива, слава богу - слегка подергивалась нога. Я слушала эту историю и подло думала о том, что какая радость, это не я поехала и не я испытала животный страх в первые несколько минут, когда еще было непонятно.
На следующий день, 14 июня, мы едем в реанимацию. Совершенно новое ощущение: тот самый тяжелый страх в районе желудка, ожидание плохих новостей. Я стараюсь говорить о ерунде, чтобы отвлечь маму. Выходит врач, говорит, что все плохо: инфаркт мозга, зонд, неконтактность, никаких прогнозов, сделаем все, что можем. У лифта мама на моих глазах становится маленькой девочкой, она горько плачет, я стискиваю зубы, чтобы только не зареветь. Уговариваю ее поехать к нам, пою супом - она второй день ничего толком не ест. Назавтра она позвонит с невероятно радостной новостью: бабушку собираются переводить в палату. Она разговаривает, самостоятельно и с аппетитом ест. Подвижность, конечно нарушена, хотя не сильно. Но еще бы, в 90-то без малого лет.
Через неделю, 21 июня, я еду вместе с мамой в 13-ю больницу. Одета, как на парад, слегка недовольна грядущими обязанностями маникюра и педикюра бабушке, хотя не подаю вида. Думаю о том, что лучше бы мама позволила бы поехать с ней накануне, в пятницу, а то на сегодня планы, конечно же. Она рассказывает, как интересно бабушка отвечает на вопросы врачей, практически не ошибается. Только говорит почему-то, что я ее дочка и мне 18.
Перед входом в палату мама предупреждает, что, мол, ты не пугайся, выглядит бабушка неважно, уж соберись как-то. Мы заходим и видим три аккуратно застеленные кровати. Мама спрашивает пациентку: "А где наша бабушка?". Десятая доля секунды проходит до ответа, но уже в этот момент все становится ясно. "А бабушка ваша... (па
Бабушка.
В самый разгар июньских праздников мне звонит мама: бабушку увезли в реанимацию. Утром она не снимала телефонную трубку, мама рванула на Домодедовскую с моим братом. Бабушка лежала на кухне: мама и брат перепугались, потом стало понятно, что жива, слава богу - слегка подергивалась нога. Я слушала эту историю и подло думала о том, что какая радость, это не я поехала и не я испытала животный страх в первые несколько минут, когда еще было непонятно.
На следующий день, 14 июня, мы едем в реанимацию. Совершенно новое ощущение: тот самый тяжелый страх в районе желудка, ожидание плохих новостей. Я стараюсь говорить о ерунде, чтобы отвлечь маму. Выходит врач, говорит, что все плохо: инфаркт мозга, зонд, неконтактность, никаких прогнозов, сделаем все, что можем. У лифта мама на моих глазах становится маленькой девочкой, она горько плачет, я стискиваю зубы, чтобы только не зареветь. Уговариваю ее поехать к нам, пою супом - она второй день ничего толком не ест. Назавтра она позвонит с невероятно радостной новостью: бабушку собираются переводить в палату. Она разговаривает, самостоятельно и с аппетитом ест. Подвижность, конечно нарушена, хотя не сильно. Но еще бы, в 90-то без малого лет.
Через неделю, 21 июня, я еду вместе с мамой в 13-ю больницу. Одета, как на парад, слегка недовольна грядущими обязанностями маникюра и педикюра бабушке, хотя не подаю вида. Думаю о том, что лучше бы мама позволила бы поехать с ней накануне, в пятницу, а то на сегодня планы, конечно же. Она рассказывает, как интересно бабушка отвечает на вопросы врачей, практически не ошибается. Только говорит почему-то, что я ее дочка и мне 18.
Перед входом в палату мама предупреждает, что, мол, ты не пугайся, выглядит бабушка неважно, уж соберись как-то. Мы заходим и видим три аккуратно застеленные кровати. Мама спрашивает пациентку: "А где наша бабушка?". Десятая доля секунды проходит до ответа, но уже в этот момент все становится ясно. "А бабушка ваша... (па
Бабушка.
В самый разгар июньских праздников мне звонит мама: бабушку увезли в реанимацию. Утром она не снимала телефонную трубку, мама рванула на Домодедовскую с моим братом. Бабушка лежала на кухне: мама и брат перепугались, потом стало понятно, что жива, слава богу - слегка подергивалась нога. Я слушала эту историю и подло думала о том, что какая радость, это не я поехала и не я испытала животный страх в первые несколько минут, когда еще было непонятно.
На следующий день, 14 июня, мы едем в реанимацию. Совершенно новое ощущение: тот самый тяжелый страх в районе желудка, ожидание плохих новостей. Я стараюсь говорить о ерунде, чтобы отвлечь маму. Выходит врач, говорит, что все плохо: инфаркт мозга, зонд, неконтактность, никаких прогнозов, сделаем все, что можем. У лифта мама на моих глазах становится маленькой девочкой, она горько плачет, я стискиваю зубы, чтобы только не зареветь. Уговариваю ее поехать к нам, пою супом - она второй день ничего толком не ест. Назавтра она позвонит с невероятно радостной новостью: бабушку собираются переводить в палату. Она разговаривает, самостоятельно и с аппетитом ест. Подвижность, конечно нарушена, хотя не сильно. Но еще бы, в 90-то без малого лет.
Через неделю, 21 июня, я еду вместе с мамой в 13-ю больницу. Одета, как на парад, слегка недовольна грядущими обязанностями маникюра и педикюра бабушке, хотя не подаю вида. Думаю о том, что лучше бы мама позволила бы поехать с ней накануне, в пятницу, а то на сегодня планы, конечно же. Она рассказывает, как интересно бабушка отвечает на вопросы врачей, практически не ошибается. Только говорит почему-то, что я ее дочка и мне 18.
Перед входом в палату мама предупреждает, что, мол, ты не пугайся, выглядит бабушка неважно, уж соберись как-то. Мы заходим и видим три аккуратно застеленные кровати. Мама спрашивает пациентку: "А где наша бабушка?". Десятая доля секунды проходит до ответа, но уже в этот момент все становится ясно. "А бабушка ваша... (па
Бабушка.
В самый разгар июньских праздников мне звонит мама: бабушку увезли в реанимацию. Утром она не снимала телефонную трубку, мама рванула на Домодедовскую с моим братом. Бабушка лежала на кухне: мама и брат перепугались, потом стало понятно, что жива, слава богу - слегка подергивалась нога. Я слушала эту историю и подло думала о том, что какая радость, это не я поехала и не я испытала животный страх в первые несколько минут, когда еще было непонятно.
На следующий день, 14 июня, мы едем в реанимацию. Совершенно новое ощущение: тот самый тяжелый страх в районе желудка, ожидание плохих новостей. Я стараюсь говорить о ерунде, чтобы отвлечь маму. Выходит врач, говорит, что все плохо: инфаркт мозга, зонд, неконтактность, никаких прогнозов, сделаем все, что можем. У лифта мама на моих глазах становится маленькой девочкой, она горько плачет, я стискиваю зубы, чтобы только не зареветь. Уговариваю ее поехать к нам, пою супом - она второй день ничего толком не ест. Назавтра она позвонит с невероятно радостной новостью: бабушку собираются переводить в палату. Она разговаривает, самостоятельно и с аппетитом ест. Подвижность, конечно нарушена, хотя не сильно. Но еще бы, в 90-то без малого лет.
Через неделю, 21 июня, я еду вместе с мамой в 13-ю больницу. Одета, как на парад, слегка недовольна грядущими обязанностями маникюра и педикюра бабушке, хотя не подаю вида. Думаю о том, что лучше бы мама позволила бы поехать с ней накануне, в пятницу, а то на сегодня планы, конечно же. Она рассказывает, как интересно бабушка отвечает на вопросы врачей, практически не ошибается. Только говорит почему-то, что я ее дочка и мне 18.
Перед входом в палату мама предупреждает, что, мол, ты не пугайся, выглядит бабушка неважно, уж соберись как-то. Мы заходим и видим три аккуратно застеленные кровати. Мама спрашивает пациентку: "А где наша бабушка?". Десятая доля секунды проходит до ответа, но уже в этот момент все становится ясно. "А бабушка ваша... (па
В самый разгар июньских праздников мне звонит мама: бабушку увезли в реанимацию. Утром она не снимала телефонную трубку, мама рванула на Домодедовскую с моим братом. Бабушка лежала на кухне: мама и брат перепугались, потом стало понятно, что жива, слава богу - слегка подергивалась нога. Я слушала эту историю и подло думала о том, что какая радость, это не я поехала и не я испытала животный страх в первые несколько минут, когда еще было непонятно.
На следующий день, 14 июня, мы едем в реанимацию. Совершенно новое ощущение: тот самый тяжелый страх в районе желудка, ожидание плохих новостей. Я стараюсь говорить о ерунде, чтобы отвлечь маму. Выходит врач, говорит, что все плохо: инфаркт мозга, зонд, неконтактность, никаких прогнозов, сделаем все, что можем. У лифта мама на моих глазах становится маленькой девочкой, она горько плачет, я стискиваю зубы, чтобы только не зареветь. Уговариваю ее поехать к нам, пою супом - она второй день ничего толком не ест. Назавтра она позвонит с невероятно радостной новостью: бабушку собираются переводить в палату. Она разговаривает, самостоятельно и с аппетитом ест. Подвижность, конечно нарушена, хотя не сильно. Но еще бы, в 90-то без малого лет.
Через неделю, 21 июня, я еду вместе с мамой в 13-ю больницу. Одета, как на парад, слегка недовольна грядущими обязанностями маникюра и педикюра бабушке, хотя не подаю вида. Думаю о том, что лучше бы мама позволила бы поехать с ней накануне, в пятницу, а то на сегодня планы, конечно же. Она рассказывает, как интересно бабушка отвечает на вопросы врачей, практически не ошибается. Только говорит почему-то, что я ее дочка и мне 18.
Перед входом в палату мама предупреждает, что, мол, ты не пугайся, выглядит бабушка неважно, уж соберись как-то. Мы заходим и видим три аккуратно застеленные кровати. Мама спрашивает пациентку: "А где наша бабушка?". Десятая доля секунды проходит до ответа, но уже в этот момент все становится ясно. "А бабушка ваша... (па
В самый разгар июньских праздников мне звонит мама: бабушку увезли в реанимацию. Утром она не снимала телефонную трубку, мама рванула на Домодедовскую с моим братом. Бабушка лежала на кухне: мама и брат перепугались, потом стало понятно, что жива, слава богу - слегка подергивалась нога. Я слушала эту историю и подло думала о том, что какая радость, это не я поехала и не я испытала животный страх в первые несколько минут, когда еще было непонятно.
На следующий день, 14 июня, мы едем в реанимацию. Совершенно новое ощущение: тот самый тяжелый страх в районе желудка, ожидание плохих новостей. Я стараюсь говорить о ерунде, чтобы отвлечь маму. Выходит врач, говорит, что все плохо: инфаркт мозга, зонд, неконтактность, никаких прогнозов, сделаем все, что можем. У лифта мама на моих глазах становится маленькой девочкой, она горько плачет, я стискиваю зубы, чтобы только не зареветь. Уговариваю ее поехать к нам, пою супом - она второй день ничего толком не ест. Назавтра она позвонит с невероятно радостной новостью: бабушку собираются переводить в палату. Она разговаривает, самостоятельно и с аппетитом ест. Подвижность, конечно нарушена, хотя не сильно. Но еще бы, в 90-то без малого лет.
Через неделю, 21 июня, я еду вместе с мамой в 13-ю больницу. Одета, как на парад, слегка недовольна грядущими обязанностями маникюра и педикюра бабушке, хотя не подаю вида. Думаю о том, что лучше бы мама позволила бы поехать с ней накануне, в пятницу, а то на сегодня планы, конечно же. Она рассказывает, как интересно бабушка отвечает на вопросы врачей, практически не ошибается. Только говорит почему-то, что я ее дочка и мне 18.
Перед входом в палату мама предупреждает, что, мол, ты не пугайся, выглядит бабушка неважно, уж соберись как-то. Мы заходим и видим три аккуратно застеленные кровати. Мама спрашивает пациентку: "А где наша бабушка?". Десятая доля секунды проходит до ответа, но уже в этот момент все становится ясно. "А бабушка ваша... (па
В самый разгар июньских праздников мне звонит мама: бабушку увезли в реанимацию. Утром она не снимала телефонную трубку, мама рванула на Домодедовскую с моим братом. Бабушка лежала на кухне: мама и брат перепугались, потом стало понятно, что жива, слава богу - слегка подергивалась нога. Я слушала эту историю и подло думала о том, что какая радость, это не я поехала и не я испытала животный страх в первые несколько минут, когда еще было непонятно.
На следующий день, 14 июня, мы едем в реанимацию. Совершенно новое ощущение: тот самый тяжелый страх в районе желудка, ожидание плохих новостей. Я стараюсь говорить о ерунде, чтобы отвлечь маму. Выходит врач, говорит, что все плохо: инфаркт мозга, зонд, неконтактность, никаких прогнозов, сделаем все, что можем. У лифта мама на моих глазах становится маленькой девочкой, она горько плачет, я стискиваю зубы, чтобы только не зареветь. Уговариваю ее поехать к нам, пою супом - она второй день ничего толком не ест. Назавтра она позвонит с невероятно радостной новостью: бабушку собираются переводить в палату. Она разговаривает, самостоятельно и с аппетитом ест. Подвижность, конечно нарушена, хотя не сильно. Но еще бы, в 90-то без малого лет.
Через неделю, 21 июня, я еду вместе с мамой в 13-ю больницу. Одета, как на парад, слегка недовольна грядущими обязанностями маникюра и педикюра бабушке, хотя не подаю вида. Думаю о том, что лучше бы мама позволила бы поехать с ней накануне, в пятницу, а то на сегодня планы, конечно же. Она рассказывает, как интересно бабушка отвечает на вопросы врачей, практически не ошибается. Только говорит почему-то, что я ее дочка и мне 18.
Перед входом в палату мама предупреждает, что, мол, ты не пугайся, выглядит бабушка неважно, уж соберись как-то. Мы заходим и видим три аккуратно застеленные кровати. Мама спрашивает пациентку: "А где наша бабушка?". Десятая доля секунды проходит до ответа, но уже в этот момент все становится ясно. "А бабушка ваша... (па
В самый разгар июньских праздников мне звонит мама: бабушку увезли в реанимацию. Утром она не снимала телефонную трубку, мама рванула на Домодедовскую с моим братом. Бабушка лежала на кухне: мама и брат перепугались, потом стало понятно, что жива, слава богу - слегка подергивалась нога. Я слушала эту историю и подло думала о том, что какая радость, это не я поехала и не я испытала животный страх в первые несколько минут, когда еще было непонятно.
На следующий день, 14 июня, мы едем в реанимацию. Совершенно новое ощущение: тот самый тяжелый страх в районе желудка, ожидание плохих новостей. Я стараюсь говорить о ерунде, чтобы отвлечь маму. Выходит врач, говорит, что все плохо: инфаркт мозга, зонд, неконтактность, никаких прогнозов, сделаем все, что можем. У лифта мама на моих глазах становится маленькой девочкой, она горько плачет, я стискиваю зубы, чтобы только не зареветь. Уговариваю ее поехать к нам, пою супом - она второй день ничего толком не ест. Назавтра она позвонит с невероятно радостной новостью: бабушку собираются переводить в палату. Она разговаривает, самостоятельно и с аппетитом ест. Подвижность, конечно нарушена, хотя не сильно. Но еще бы, в 90-то без малого лет.
Через неделю, 21 июня, я еду вместе с мамой в 13-ю больницу. Одета, как на парад, слегка недовольна грядущими обязанностями маникюра и педикюра бабушке, хотя не подаю вида. Думаю о том, что лучше бы мама позволила бы поехать с ней накануне, в пятницу, а то на сегодня планы, конечно же. Она рассказывает, как интересно бабушка отвечает на вопросы врачей, практически не ошибается. Только говорит почему-то, что я ее дочка и мне 18.
Перед входом в палату мама предупреждает, что, мол, ты не пугайся, выглядит бабушка неважно, уж соберись как-то. Мы заходим и видим три аккуратно застеленные кровати. Мама спрашивает пациентку: "А где наша бабушка?". Десятая доля секунды проходит до ответа, но уже в этот момент все становится ясно. "А бабушка ваша... (па
В самый разгар июньских праздников мне звонит мама: бабушку увезли в реанимацию. Утром она не снимала телефонную трубку, мама рванула на Домодедовскую с моим братом. Бабушка лежала на кухне: мама и брат перепугались, потом стало понятно, что жива, слава богу - слегка подергивалась нога. Я слушала эту историю и подло думала о том, что какая радость, это не я поехала и не я испытала животный страх в первые несколько минут, когда еще было непонятно.
На следующий день, 14 июня, мы едем в реанимацию. Совершенно новое ощущение: тот самый тяжелый страх в районе желудка, ожидание плохих новостей. Я стараюсь говорить о ерунде, чтобы отвлечь маму. Выходит врач, говорит, что все плохо: инфаркт мозга, зонд, неконтактность, никаких прогнозов, сделаем все, что можем. У лифта мама на моих глазах становится маленькой девочкой, она горько плачет, я стискиваю зубы, чтобы только не зареветь. Уговариваю ее поехать к нам, пою супом - она второй день ничего толком не ест. Назавтра она позвонит с невероятно радостной новостью: бабушку собираются переводить в палату. Она разговаривает, самостоятельно и с аппетитом ест. Подвижность, конечно нарушена, хотя не сильно. Но еще бы, в 90-то без малого лет.
Через неделю, 21 июня, я еду вместе с мамой в 13-ю больницу. Одета, как на парад, слегка недовольна грядущими обязанностями маникюра и педикюра бабушке, хотя не подаю вида. Думаю о том, что лучше бы мама позволила бы поехать с ней накануне, в пятницу, а то на сегодня планы, конечно же. Она рассказывает, как интересно бабушка отвечает на вопросы врачей, практически не ошибается. Только говорит почему-то, что я ее дочка и мне 18.
Перед входом в палату мама предупреждает, что, мол, ты не пугайся, выглядит бабушка неважно, уж соберись как-то. Мы заходим и видим три аккуратно застеленные кровати. Мама спрашивает пациентку: "А где наша бабушка?". Десятая доля секунды проходит до ответа, но уже в этот момент все становится ясно. "А бабушка ваша... (па